Там, где начинается театр, или Как (не) поступают в театральные вузы
— Она дородная, с артритными пальцами, сидит с сигареткой «Беломорканал». Или вообще с трубкой.
— Да, и таким прокуренным голосом спрашивает: «А есть у вас что-нибудь из Ахмадулиной?»
Две девушки-абитуриентки разговаривают в коридоре ГИТИСа: одна шатенка в жёлтом платье, которое делает её похожей на Белль из диснеевского мультфильма, другая — в газовом платье и с ожерельем из дикого жемчуга неправильной формы. Это достаточно необычный для прослушиваний наряд: обычно девушки обходятся без ярких украшений, а надевают туфли на каблуках и платье или юбку. Вторая девушка привлекает к себе внимание ещё и тем, что ко всем обращается на «вы», даже к сверстникам.
Ждать своей очереди ещё долго, и девушки, наслушавшись от других абитуриентов историй вроде «везде по две строчки слушают и скидывают с тура», начинают рисовать пародийный портрет типичной пожилой «тёти-педагогши»: тут и кольца, и сигареты, и Ахмадулина.
Пока они увлечённо накидывают детали этого образа, мимо них проходит оживший портрет из их словесной игры: статная, дородная женщина с крупными кольцами на пальцах. Девочки замолкают ненадолго, а затем раздаётся шёпот одной из них: «Если бы она заговорила, я уверена: у неё был бы прокуренный голос. И она бы попросила нас не осквернять память Ахмадулиной».
Вообще, для большинства ребят, заканчивающих в этом году школу, экзамены наступают только в конце мая, но у абитуриентов театральных вузов всё иначе: хотя баллы ЕГЭ учитываются при поступлении, гораздо большее значение имеют прослушивания, которые начинаются уже в апреле.
В начале мая в Москве с утра идёт «снегодождь», температура не выше одного-двух градусов. У ворот ГИТИСа в Малом Кисловском переулке второй час стоят промокшие абитуриенты актёрского факультета: сегодня набирает свою мастерскую Алексей Шейнин¹ — и желающие попасть к нему толпятся возле входа за несколько часов до прослушиваний.
Ближе к 16 часам, когда начинают пускать в ГИТИС, абитуриентов уже около пятидесяти. Парней значительно меньше, чем девушек: соотношение примерно один к четырём.
В этой однородной толпе сейчас сложно разглядеть будущих звёзд сцены: все в пуховиках, головных уборах, с зонтами или в дождевиках. Стоят кучками — так и компактнее, и теплее. Хотя «теплее» — понятие относительное: после двухчасового ожидания на улице у ребят мокрые волосы, хлюпающие кеды и синие губы.
Большинство стоит по живой очереди: приходят за несколько часов до начала прослушиваний и вписывают свою фамилию в листочек, который держит мама одной из абитуриенток, — больше верят в шанс попасть по живой очереди, не дожидаясь, когда получится записаться по электронной записи. Правда, когда начинают пускать на прослушивания, оказывается, что список не один, а их уже три…
Шанс пройти по живой очереди призрачный, но сегодня очень мало записавшихся, поэтому вероятность попасть на прослушивание есть. Примерно раз в пятнадцать минут к воротам подходит представительного вида студент, высокий и лысый, со списком в руках, и воинственный, похожий на добермана охранник в кожаной кепке. Студенты резко накатываются на ворота, достают паспорта и билеты.
«Сказали, что сегодня всех будут слушать, до конца, так что не переживайте», — объясняет абитуриентам стоящий у ворот студент. Это успокаивает толпу, но есть ещё одна проблема: больше половины ребят сегодня должны уехать домой.
Через ворота пропускают по десять человек, в приоритете «билетники» — те, у кого куплены билеты домой на этот же день. Рядом со мной стоят мама и дочка.
— Что мне говорить? Что у меня есть билет?
— Сейчас мы тебе возьмём билет, если надо. Куда-нибудь.
— Это уже сейчас надо делать.
И они проворачивают свою махинацию, не зная, что охранник скрупулёзно проверяет не только билет, но и прописку. Девочка в платке и перчатках подходит к воротам. Охранник смотрит её билет:
— У вас прописка московская, так что отойдите!
Временная регистрация в Москве, да, но я на самом деле в Ставрополе живу. Посмотрите на билет, у меня поезд в семь часов!
— Ничего не знаю, отойдите, не задерживайте очередь.
Девочка сдерживает слёзы и отходит от ворот, выкрикивая что-то с досады.
Внутри здания абитуриенты ждут своей очереди в гитисовской столовой — небольшое подвальное помещение забито людьми до отказа. Многие ребята узнают друг друга: они встречались на прослушиваниях в других вузах «золотой пятёрки» — ГИТИСе, Театральном институте им. Бориса Щукина, ВТУ им. Щепкина, Школе-студии МХАТ, ВГИКе.
Здесь те, кому нужно, переодеваются в типичный для прослушиваний наряд: рубашка-брюки — для мальчиков, платья и туфли на каблуках — для девочек. Примерно раз в двадцать минут в столовую спускается всё тот же лысый парень и уводит абитуриентов группками на прослушивания. В ожидании своей очереди ребята начинают делиться байками и страшилками на тему поступления: у будущих актёров объёмный багаж кринжовых историй, своих и чужих. Здесь можно услышать и про экзотический выбор текста для прослушивания (от советского назидательного стихотворения о вреде курения до текста о смерти подростка во время мастурбации), и про опыт поступления в другие вузы.
— Во ВГИКе перед аудиторией с нами стоял студент, у которого на груди татуировка в виде логотипа и ещё снизу надпись латиницей: VGIK. Он поспорил со своим другом, что если поступит — набьёт татуировку. В итоге, поступив, он на радостях напился, пришёл к тату-мастеру, показал (как ему казалось) небольшую татуировку и сказал: «Бей!» А утром проснулся и обнаружил у себя на ребре огромную надпись, — рассказывает Соня, абитуриентка в жёлтом платье.
— На прослушиваниях в прошлом году мне задали вопрос, чем у меня занимаются родители, и я сказала, что у меня папа — режиссёр, а мама — актриса. Тогда у меня спросили: «Наверное, вы играете в его спектаклях?» Я сказала, что да, играю. И мне говорят: «Зачем тогда вам это театральное училище? Вы же будете подводить коллектив в театре…» В общем, в этом году я не собираюсь говорить, кем у меня родители работают, — делится личной драмой другая абитуриентка.
Третья девочка громко переживает из-за того, что на ней чёрные колготки: как она объясняет, в театральном вузе чёрные колготки — дурной тон. Магазин — через дорогу, но выходить рискованно, ведь обратно могут и не пустить. Она обзванивает знакомых с просьбой: «Можешь принести мне телесные колготки?» — а в итоге идёт читать вовсе без них. Её пропускают сразу на конкурс, минуя два тура. «Может быть, и мне идти без колготок?» — раздаётся риторический вопрос из толпы абитуриентов.
Гораздо страшнее многочасового ожидания ожидание многолетнее: больше половины стоящих здесь абитуриентов пытаются поступить уже не первый год. Не поступают, идут работать грузчиками, официантами, гардеробщиками в театры либо учатся по другой специальности (чаще всего — на филологов), а параллельно готовят программу — и на следующий год пытаются поступить снова. Поступление не с первого раза — это типичное явление в профессии, но есть и своеобразный потолок. «Пытаться пройти нужно как можно раньше, особенно девочкам. Я вот прошла с третьего раза, но вообще для девушек поступить в 20 лет — это максимум, после этого ты уже будешь не востребована в театральной сфере», — утверждает Алиса, студентка первого курса из мастерской Б. А. Морозова.
На самом поступлении требуется не только выразительно прочитать текст. Абитуриентов могут попросить поменять внутри басни персонажей местами и рассказывать её на другой манер. «Нас проверяли на гибкость, на возможность резко включиться в ситуацию. Я умею играть на гитаре, и, когда я поступала, меня попросили спеть прозу. Просто импровизировать мелодию и что-то петь. Иногда дают задания на веру в предлагаемые обстоятельства. Например, говорят: „На Землю летит метеорит. Пой песню“. В таких заданиях главное — быстро включаться, не дай бог ты затупишь. Должен работать не твой мозг, а твоя актёрская природа. Нужно работать на импульсе, на эмоциях», — делится умудрённая опытом Алиса.
После ожидания на улице и внутри ГИТИСа наступает момент икс — и абитуриентов ведут в аудиторию с надписью: «Кафедра сценической речи». Из соседней комнаты выбегает парень в простыне, штанах и шапке и девушка в костюме Фионы из «Шрека», — это уже студенты ГИТИСа репетируют этюды.
Абитуриентов слушает сам мастер, Алексей Шейнин. Он похож на доброго дедушку: седой, в прямоугольных очках, с мягкими чертами лица и сильным голосом. Я вхожу в кабинет раньше абитуриентов, сажусь сбоку, чтобы не смущать ребят. Он поворачивается и спрашивает: «Кофе хочешь?» — после чего впускает «десятку»: двоих парней и восемь девочек. Они рассаживаются нервно, скованно, чересчур прямо. — Выдохнули, — успокаивающе говорит Шейнин. — А теперь улыбнулись. Шире. Ещё шире. Всё хорошо. Кто самый смелый?
Алексей Шейнин слушает абитуриентов. Перед ним лежит список всех участников, а также десять листов с биографической информацией о каждом из них — на этих листочках он ставит плюсики, если абитуриент проходит в следующий тур.
Во время выступлений у девочек звенят от напряжения голоса, хотя они всячески пытаются это скрыть и сделать вид, что расслаблены. Шейнин шутит и успокаивает напряжённых ребят, расспрашивает, откуда они и чем занимаются. Слушая абитуриентов, он ярко реагирует на их тексты: поднимает брови, открывает рот от удивления, улыбается, смеётся — кажется, что на его лице последовательно меняются эмодзи. Эта десятка поступающих выбрала не самые классические произведения — «Штранная иштория» Петра Синявского, «Ворона и лисица²» Владислава Маленко со строчками: «Выпивала с лисицей ворона / Сладковатый портвейн под сырок». Ахмадулину, кстати, тоже читали — стихотворение «Смеясь, ликуя и бунтуя».
В конце выступлений Алексей Игоревич реагирует фразами вроде: «Ух ты!», «Буду знать!» «И слава Богу!». Однако до конца почти никого не дослушивает: ему не нужно много времени, чтобы понять, пройдёт ли человек во второй тур. Он часто прерывает выступающих и просит рассказать следующее произведение из программы. Коренастого, крепко сбитого парня, начавшего читать «Аристократку» Зощенко, Шейнин останавливает фразой: «Прочитай что-нибудь негромкое, о любви. Я же вижу, что у тебя была любовь. И, видимо, не самая удачная».
Парень читает «Одиночество» Евгения Евтушенко — и проходит на второй тур.
Другого поступающего, который читал рвано и выделял голосом каждое слово, Шейнин спрашивает: — На чём ты умеешь играть? Кроме нервов. Или на нервах тоже не умеешь? — Я петь умею. — Ну, пой. Но его пение педагогу не нравится: «Ну надо в ноты попадать. И опять же, ты поёшь: „Что так се — рдце, что так се — рдце растревожено...“ Ладно, всё хорошо, садись».
Как только абитуриенты выходят за дверь, Шейнин подзывает меня: — Ну, иди сюда. Вот там вот девочка кудрявая сидела… Что скажешь? Как тебе? В принципе, парень вроде неплохой и вот эта девочка мне понравилась. — А мне понравилась вот та девушка, которая пела песню на стихи Цветаевой…
Специфика поступления в театральный институт заключается в том, что отбора по внешности здесь не избежать. Могут не взять из-за фигуры, нетривиальной наружности. Но важна не только внешняя, но и внутренняя красота: «Смотреть на страшных на сцене, честно говоря, уже надоело. Но есть и пустая красота, поэтому на следующих турах мы проверяем подвижность души, чувственность, логику человека. Конечно, при отборе можно допустить ошибку: мы отсматриваем 120 человек в день, глаз замыливается и иногда можем пропустить бриллиант. А бывает и наоборот: у нас когда-то в наборе было два талантливейших парня, один из которых оказался зависимым, а другой — просто мерзавцем», — говорит Шейнин. Парням в принципе легче поступить в театральное: их меньше участвует в конкурсе, поэтому к ним относятся более лояльно.
На прослушиваниях ребят проверяют не на наличие или отсутствие таланта: талант измерить сложно. «Талант — это что-то воздушное, неощутимое. Мы смотрим, есть ли у человека способности. Но проблема в том, что эти способности трудно обнаружить: почти все абитуриенты подготовлены за деньги плохими актёрами из региональных театров. Некоторые из этих «учителей» даже утверждают, что готовят „с гарантией поступления“. Это абсурд: гарантию поступления может дать только мастер, который проводит набор. И мы на прослушиваниях пытаемся сбить вот эту навязанную интонацию, поставленные телодвижения и понять, что у человека внутри, каков он на самом деле», — объясняет Алексей Игоревич.
«Мне кажется, поступают самые искренние и наивные ребята. Те, кто уже прожжёные, с мыслями „Я познал эту жизнь, я актёр“, не проходят. Поступают самые нетронутые, те, у кого сердце открытое, кто в глубине души ещё ребёнок. Конечно, важно понимать какие-то вещи к этому моменту, в первую очередь — куда ты идёшь, зачем тебе это нужно, готов ли ты впахивать четырнадцать часов в сутки, спать четыре часа и потом снова ехать в ГИТИС. Нужно понимать, готов ли ты к этой конкуренции и к тому, что тебе сломают „менталку“ в вузе. Мне „менталку“ сломали уже на первом курсе — очень быстро приходится взрослеть. Кому-то проще, кому-то сложнее — зависит от воспитания. Я — девочка из розовой комнаты: у меня в детстве был балдахин, куколки и шкафчик с принцессами. И когда ты приходишь и тебе говорят: „Играй роковую женщину“ — это сложно. Но если театр — это твоё, ты не сможешь без этого жить», — рассказывает Алиса. Похоже, что процесс театрального обучения способен и психику травмировать, и индивидуальности навредить. Вера Алисы в театр «вопреки» вызывает смешанные чувства. А может, всё зависит от мастерской или же, как всегда, от самого человека.
Ежегодный конкурс на актёрский факультет — 450 человек на место. И те ребята, с которыми я стояла под дождём, были уверены, что я тоже абитуриентка, и так удивились и стушевались, когда я сказала, что я журналистка: те из них, кого не отсеяли на первых турах, вероятно, всё ещё готовятся и надеются, ведь им предстоят финальные испытания в июле и августе. Кого-то из абитуриентов ждёт «золотая пятёрка», кто-то вернётся в родной город и выберет себе другое призвание, а кто-то будет упорно поступать на следующий год. «Есть такая народная артистка, Нина Усатова. Так вот, она поступала пять лет подряд. К счастью, на пятый раз прошла», — успокаивал Шейнин на прослушивании девушку-второгодницу. А ещё были Юрий Яковлев, Юрий Никулин, Ирина Муравьёва, Фаина Раневская — они все поступали не сразу, терпели насмешки от приёмной комиссии за свою «нетеатрогеничную» внешность. Поступление в театральное вообще максимально субъективный процесс, и, возможно, в следующем году абитуриенты найдут именно своего мастера, с которым «менталка» останется цела, а индивидуальность — не затёрта.
¹ Чтобы попасть в театральный вуз, абитуриенту нужно пройти три тура, на которых слушается его чтецкая программа: несколько басен и стихотворений, отрывки из прозы. После туров — конкурс, на котором педагоги проверяют способности, необходимые студенту-актёру, как то: импровизация, навыки воображения, речь, пластичность. Затем следует коллоквиум — беседа, которая выявляет компетентность поступающего в вопросах литературы, музыки, живописи, кино, театра и т.д.
² Алексей Шейнин — народный артист РФ, уже много лет преподающий в ГИТИСе.
