Воспоминания о любви
Рецензия на спектакль Кирилла Пирогова «И.А. Бунин. В Москве» в Центре драматургии и режиссуры
«И.А. Бунин. В Москве» — спектакль курса Кирилла Пирогова, поставленный в 2023 году в Театральном институте им. Б. Щукина по рассказам «Ида» и «Чистый понедельник». Впервые сыгранный в стенах Учебного театра, спектакль перекочевал в репертуар ЦДР; премьера на новой площадке состоялась 9 марта 2025 года.
Кирилл Пирогов, актёр и режиссёр «Мастерской Петра Фоменко», явно делает оммаж Мастеру, создавая мир бунинской Москвы. Светлая, минималистичная сценография Алисы Школьниковой отсылает к «Волкам и овцам» (летящая занавесь на полсцены), «Триптиху» и «Войне и миру…» (использование лесенок и верхних галерей). Полупустое пространство оживляется актёрской фантазией: Он и Она из рассказа «Чистый понедельник» едут в полуосвещённом «лифте» — потряхивают плечами в круге прожектора — и в «коляске» — покачиваются на диване под откидным верхом. Компания молодых людей из рассказа «Ида» вваливается в трактир с мороза: они просто потирают руки и поёживаются, но нас будто обдаёт свежим январским воздухом. Деликатное ношение исторического костюма (художник по костюмам — Денис Шевченко) в сочетании с филигранно выписанной интонацией способствует точному вживанию в эпоху, истинному представлению о бунинских героях: обширный ум у них соседствует с растерянностью перед красотой бытия, а мечты о любви — с невозможностью её удержать.
Пятеро выпускников Щукинского института и Александра Вечтомова (студентка 3 курса мастерской Валентины Николаенко) создают череду быстро сменяющихся образов — не по-вахтанговски экстравагантных, а по-фоменковски нежных. Чего стоит сцена пиршества друзей в «Иде», которую Виктор Трайбер, Андрей Попов и Сергей Васильев ведут не без иронии, но с обаятельной чуткостью по отношению к партнёру. Спектакль «летит»: вот уже остался в стороне трактирный столик и перед нами — воспоминания главного героя. Чтобы сохранить эффект воспоминания, режиссёр оставляет за столиком одного из друзей, Георгия Ивановича (Андрей Попов), с блаженной улыбкой и невидимой устрицей в руках.
Иду играет Александра Вечтомова — хрупкая девушка с озёрами светлых глаз. Затаённая грусть — вот что составляет Идино существо. Она приходит в гости к подруге, чтобы увидеть её мужа — Павла Николаевича, — улыбнуться ему мимолётно, поблагодарить за поданное пальто и… исчезнуть до следующей встречи. Актриса обживает крошечное пространство сцены: стряхивает с пальтишка невидимый снег, поправляет причёску, мнётся у двери — в то время как Павел Николаевич (Виктор Трайбер) существует параллельно в двух временах: шутливо заигрывает с Идой (воспоминание) и обращается к незадачливому Георгию Ивановичу (реальность). Подобно тому, как свет преломляется в хрустальном бокале, проходит перед нами прошлое.
Через год Ида с Павлом Николаевичем встретятся на вокзале — он женат, она замужем. Появление героини сродни появлению ангела: актриса медленно спускается с дальней лесенки в лучах света, придерживая пышные юбки и переставляя ботики. Простыми штрихами создаётся вид перрона: носильщик (Сергей Васильев) кутается в шубу и тащит чемоданы. Сменив шубу на пальто, он становится мужем Иды, по-щенячьи радостно кивающим головой в ответ на женины просьбы. Обменявшись скучными вопросами, Павел Николаевич с Идой уходят в снежное поле, где она признаётся ему в любви. Эта сцена завораживающе красива. Подсадив Иду на «пьедестал» — сложенные друг на друга ящики, — Павел Николаевич отходит в сторону и говорит о глазах своей возлюбленной, цвет которых не может описать. Ида же смотрит вдаль, будто выискивая счастливое будущее, но прямая спина, сложенные на коленях руки и выражение печального смирения на лице выдают безнадёжность.
Пути влюблённых расходятся — теперь уже навсегда. На прощание Ида целует Павла Николаевича, сняв с руки перчатку и зарывшись голыми пальцами в его волосы. Такие локальные, кинематографические в светописи (художник по свету — Анна Белякова) и композиции сцены — главное очарование спектакля.
Пока идёт перестановка для следующего рассказа, на воздушную занавесь проецируется анимационный фильм Ани Леоновой по мотивам стихотворения Якова Полонского «Затворница» (его читает в записи Кирилл Пирогов) и рассказа Бунина «В одной знакомой улице», где это стихотворение цитируется. В нём герой вспоминает юность — домик с высокой лестницей, живущую там «чудо-девушку», их ночные встречи; Бунин же добавляет мотив расставания. Графитовые силуэты влюблённых и угольный дым паровоза, вестника разлуки, чуть размываются на тюлевой ткани. Они оставляют горькое послевкусие и подготавливают к не менее горькому рассказу — «Чистый понедельник».
Как Солнце не похоже на Луну, так София Лукиных не похожа на Александру Вечтомову. Внешность Софии по-настоящему экзотична: зоркие рысьи глаза, расширяющееся к скулам лицо, пухлые губы, тёмные волосы. Кажется, именно такой видел героиню Бунин: «…у неё красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как чёрный соболий мех, брови, чёрные, как бархатный уголь, глаза». Бунинская незнакомка таит в себе всю Россию — от Москвы до Берингова моря, от Рюрика до Николая II, — и какой же благодатной, поистине удивительной оказывается европейско-азиатская фактура актрисы.
На полупустой сцене возникает образ Москвы. Ямщик Фёдор рассыпает снег над едущими в коляске героями, артисты Художественного театра разыгрывают кукольного «Золотого петушка» (пироговцы замечательно освоили технику кукловедéния, вписав пушкинский сюжет в бунинский рассказ), пара пробежек с бокалами шампанского и канкан (хореограф — Виталий Довгалюк) создают ощущение большой и шумной компании художественников. Каждая деталь являет собой больше, чем она есть, вскрывая глубокие пространственно-временные пласты. Шамаханская царица в «Золотом петушке», воспоминания об Индии, древних рукописях, монастырях — всё осмыслено и сказано из глубины сердца, с первозданной свежестью слова. На сцене, как и в инсценировке, нет ничего лишнего — всё направлено на постижение бунинской картины мира.
Главного героя играет Илья Павлов. Если в Софии Лукиных — заворожённость бытием, то в нём — заворожённость любимой женщиной, таящей столь много для Бога и столь мало для него. Его герой томится желанием, подготавливает себя к единению с Ней, но знает, что в силу Её неземной красоты счастье будет мимолётным. Как нарочно, движения Софии Лукиных — стремительные, ускользающие; она бегает, будто летает. Любовная сцена — первая ночь героев — лишена сладострастия: как кружились они по мартовским улицам, так кружатся и теперь. Скрытые лёгкой одеждой тела не позволяют видеть себя, и медленное, невесомое объятие влюблённых будто переводится в иное — более высокое — измерение.
Как и в «Иде», действие рассказа окаймлено воспоминанием. После прощания с Ней Он перемещается на авансцену и становится рассказчиком; Илья Павлов очень точно находит интонацию, с какой мужчина средних лет мог бы вспоминать ушедшую любовь. Печально, но светло звучит его голос, во взгляде спокойствие и уверенность: не столь важно, что это прошло — важно, что это было.
Через несколько лет Он возвращается в Москву, и всё так же Фёдор причмокивает, погоняя лошадей, и всё так же тянутся на видеопроекции заснеженные улицы. Когда герой приезжает в Марфо-Мариинскую обитель, на занавесь проецируется новая анимация — череда монахинь со свечами в руках. Они движутся слева направо, как вдруг в процессии возникает живой план: позади занавеси тихо шагает Она, и её тонкую фигуру почти нельзя отличить от нарисованных. Внезапно остановившись и словно пропустив через себя бесплотные изображения, героиня оборачивается назад и смотрит на Него; у Бунина — несколько мгновений, у Пирогова — отодвигает завесу, подходит и встаёт лицом к лицу. Фигуры освещены свечным пламенем, Она в белом, с покрытой головой — так должно было выглядеть их венчание, а не последняя встреча в жизни…
Спектакль Кирилла Пирогова остаётся в памяти чистым и нежным театральным впечатлением. Поставленный как учебная работа, но лишённый всякого налёта ученичества, он дарит актёрам и зрителям чувство родства с бунинскими героями. Тонко, как акварельной кисточкой, рисует истории любви — и, несмотря на их горечь, наполняет жаждой любить и быть любимыми.
