Свет, не способный согреть
Рецензия на спектакль Семёна Серзина «Тихий свет» в «Невидимом театре»
В независимом петербургском «Невидимом театре» вышла премьера его основателя и художественного руководителя Семёна Серзина «Тихий свет». Спектакль поставлен по одноимённой пьесе видного молодого уральского драматурга Романа Козырчикова, ученика Николая Коляды. Для Петербурга эта постановка стала первым обращением к поэтичной, наследующей чеховским пьесам драматургии Козырчикова. Серзин проводит минимальные изменения текста, позволяя ему звучать практически с предельной ясностью.
Характерной заменой стала переписанная вступительная ремарка, в которой драматург настраивает читателя на жаркую, изнурительно душную атмосферу. У Серзина она звучит в полной темноте, где под звук проливного дождя детский голос зачитывает слова о надвигающейся грозе и предчувствии страшной опасности. Режиссёр не говорит о духоте, он убрал реку, на которую герои без конца глядят. Вместо кипятка персонажи пьют водку — знак безысходности существования, конечно, более грубый и заземлённый, но органичный миру, который строит Серзин. Убрав ощущение адского пекла на земле, режиссёр вместе с художницей Елизаветой Мирошниковой будто переносит время действия пьесы дальше по оси: нещадно палящее солнце уже сожгло мир героев дотла.
Густым слоем золы покрыт пол под ногами персонажей и стол, за которым они сидят. На заднике, невысокой серой стене дома с окном, заметен налёт сажи — вероятно, след недавнего пожара. На этой же стене, а также на узком экране сверху появляются видеоарт Александры Магелатовой с чёрно-белым изображением замученных детских глаз и титры с режиссёрскими названиями эпизодов о Миколке, убитом мальчике. Загадка появления Миколки на свет, его жизни, полной издёвок и обид, и смерти прошивает основное действие серебряными нитями, сверкающими ангельским светом. Автор пьесы вынес его историю в пространные прозаические ремарки. Пытаясь сохранить высокую поэтичность этих вставок, режиссёр поручает читать их актрисе со спокойным, дымчатым голосом — Марине Даминевой, которая также исполняет роль матери Миколки, Хромоножки, и подзвучивает эти эпизоды мрачным виолончельным соло (исполняет Александра Слабожанинова).
Хотя в первой сцене положен лейтмотив надвигающейся катастрофы, в дальнейшем он несколько теряется и мы видим героев уже в постапокалиптичной ситуации. Четверо героев — Тамара (Юлия Дейнега), её сестра Людмила (Арина Лыкова), Валя (Михаил Касапов), муж Людмилы, и Нина (Анна Щетинина), мать Вали, — расположены за длинным деревянным столом, за которым ведут бестолковые беседы об одиночестве и конце света. Они все час-десять сценического времени сидят в золе, в тени дома, прячась от невидимого солнца. Художник по свету Анастасия Бражник помогает создать ощущение холодного, будто застывшего, мёртвого мира, с удушливым и пропитанным гарью воздухом. Действие сопровождает монотонная, тоскливая виолончельная пьеса. Гнетущая атмосфера покинутости, бесприютности вкрадывается и в интонации персонажей.
Актёры отходят от полупрозрачной поэтичности текста и рисуют характеры густыми мазками гуашевых красок. Сидящая в центре стола Людмила, единственный человек в семье с высшим образованием, показана вульгарной девкой в леопардовой шубе, кружевных колготках, кожаной мини-юбке и зияющей чернотой в ряду передних зубов. Её речь хамоватая, рубленая, с резкими, вызывающими интонациями. Ором и руганью она пытается донести до домочадцев истинное знание об устройстве мира, которое почерпнула на Фейсбуке. Её сестра Тамара, которая всю жизнь проработала продавщицей в деревенском магазине, одета в бордовый спортивный костюм и туфли на высоченном каблуке. За карикатурным образом деревенщины скрывается чувствительная девичья натура, хихикающая над собственными глупостями и жалеющая всех обделённых.
Между этими приземлёнными женщинами теснится Нина, немощная бабка, шамкающая как будто беззубыми дёснами. Она укутана в чёрный платок и тёмные, не по-летнему тёплые одежды; из-за жёсткого верхнего света на месте глубоко посаженных глаз актрисы виднеются только две чёрные пустоты — почти гротескный образ жуткой старухи, которая всё время гогочет над Людой и с полубезумной улыбкой шутит о смерти, получился вместе с тем и самым поэтичным. По крайней мере, Нина нередко тянется руками и всем телом вверх, к свету, пытается оторваться от реальности, дотянуться до сферы божественного, а актриса Щетинина пытается выйти из статичной мизансцены. Контрастен ей затюканный Валя, который и вовсе сидит не за столом, а где-то справа, отделившись ото всех. Он выглядит блекло, неприметно. Практически не меняя позы, ничем не наполняя своё бесконечное молчание, не показывая характер даже в реакциях на реплики других персонажей, Валя так сливается с табуретом, что будто и сам становится мебелью, частью интерьера, а не членом семьи и не героем спектакля.
На протяжении спектакля герои практически не выходят из-за стола. Лишь Нина пару раз в порыве воодушевления потянется за мистическим светом вверх, Людмила сходит в дом за водкой, Валя на мгновение оживёт и суетливо пересядет, освобождая место для пришедшей в гости Хромоножки. Незаполненность активным действием делает ритм спектакля вязким, зыбучим. Впроброс даны значительные смысловые акценты: раскрытие секрета о том, что Тамара накануне пыталась повеситься, едва ли принесло какие-то изменения в характеры героев, а эмоциональный взрыв Вали в кульминационной сцене случается на пустом месте, ничем не подготовлен, и зрителям приходится самим догадываться о том, что в бедном мужчине накопилось столько гнева и ненависти, что он истерично кричал жене пожелания скорейшей смерти.
Прочтение пьесы сводится практически к читке, хотя и детально, небезынтересно оформленной. В чём-то действие тянется к поэтичности первоисточника (живой аккомпанемент виолончели, таинственные видеопроекции, короткие «полёты» Нины, её попытки оторваться от реальности, сгорающая в финале, как спичка, тростевая куколка Миколки и др.). Но в финале это тяготение играет злую шутку с постановкой. Люда и Тома застывают, выглядывают в окошко дома и молча смотрят на пепелище своей жизни. На видеопроекции тихо падают серые хлопья после пожарища. Героини не произносят финальный диалог — их реплики просто транслируются на верхний экран. В стремлении создать пугающе тихую атмосферу в финале режиссёр погребает действие под слоем буквального и метафорического пепла и лишает героев какой-либо надежды на будущее.
Фото: сайт театра
