Сад рубят, Фирс улыбается
Представляя премьеру «Вишнёвого сада» в Новокузнецком театре кукол имени В. Машкова, режиссёр из Санкт-Петербурга Денис Казачук признался зрителям: «Мы хотим волноваться и вас волновать». Одно из главных произведений Чехова и правда даёт немало поводов для волнения. Ключевой для своего спектакля Казачук сделал тему памяти.
К теме памяти режиссёр обращается ещё в экспозиции: под тревожный свист ветра на тёмную сцену с едва освещёнными искусственными ветками вишен, воткнутыми прямо в спинки стульев, выходит Фирс (Ольга Дериглазова). Герой наклоняется, поднимает с подмостков разбросанные белые театральные маски. Оглаживает их и, явно любуясь, с нежностью называет именами героев «Вишнёвого сада». Из его уст также звучат имена первых исполнителей чеховской пьесы в Художественном театре: Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, Марии Петровны Лилиной, Константина Сергеевича Станиславского, Василия Ивановича Качалова и других.
Дав имена маскам, Фирс развешивает их на небольшой ширме. Под звуки усиливающегося ветра он уходит; загорается свет. На сцене лежит Лопахин (Евгений Шанин), нервно вскрикивающий и барахтающийся во сне. Первое, что он делает, очнувшись от беспокойного сна, — снимает с ширмы свою маску. Сперва Лопахин изучает её, ощупывая белые щёки, нос, затем прикасается к собственному лицу, как бы сопоставляя свои черты с маской.
В дальнейшем такой же ритуал проделывают все появляющиеся на сцене персонажи. Разобрав и изучив свои маски, они разыгрывают встречу домочадцев с Раневской (Наталья Гудимова). В масках герои мгновенно преображаются: разительно меняются голоса, манеры, пластика.
Первое, что бросается в глаза: при помощи масок герои отгораживаются от того, что их пугает и ранит; реплики без масок всегда очень личные, сокровенные, в отличие от признесённого в масках. Слова Раневской о погибшем сыне, которые она практически выкрикивает, находясь без маски, наполнены неподдельной болью — в маске же она наигранно восклицает, обращаясь к воспитателю сына Пете Трофимову (Сергей Головин): «Что же, Петя? Отчего вы так подурнели?» Монолог Лопахина о Любови Андреевне, к которой он с детства испытывает нежные чувства, герой произносит без маски; о проекте по продаже вишнёвого сада говорит, уже надев её. Раневская и Варя (Анастасия Мужайлова) разговаривают о потенциальном сватовстве Лопахина в масках, затем Варя снимает маску и с горечью признаётся, что «жених» не зовёт замуж.
Реплики в масках вовсе не фальшивы, хотя и произносятся утрированно. Артисты в спектакле существуют сразу в нескольких планах. Без масок они ведут себя как обычные люди, ничем особенным не отличаются от сидящих в зрительном зале. Надев маски, начинают играть определённые роли: героев чеховской пьесы, персонажей карнавального театра. Вдобавок показывают, какие маски те добровольно носят: Раневская — томной и ветреной барыни, Петя — «нового человека» и т. д.
Маски — оммаж площадному, карнавальному театру. Рифма с комедией дель арте прослеживается в сцене разговора Пети и Ани (Татьяна Рамзина) в саду, во время которой герои копируют дуэт влюблённых Арлекина и Коломбины, а также в сцене спора Пети и Лопахина, где те танцуют лезгинку, а Коломбину изображает другая героиня — Раневская (в постановке Казачука в Раневскую влюблены и Лопахин, и Петя).
Атмосфера спектакля исполнена морока: то зернистый, то бархатный синий свет (художник по свету — Денис Казачук), рождающее глубокую печаль музыкальное оформление (композитор — Ренат Шавалиев), будто раздающиеся из глубины воды гулкие голоса героев, их замедленные движения.
Предметная ось спектакля – небольшая деревянная ширма: она то поднимается, то опускается, то превращается в садовую беседку, то становится рамой для живых картин. Но главная её функция — быть ширмой театра кукол, в котором в роли марионеток выступают герои. Эту метафору режиссёр доводит до абсурда, когда Лопахин, рассказывая о проекте превратить вишнёвый сад в дачи, устанавливает перед остальными персонажами миниатюрный макет сцены, где также находятся ширма, искусственные вишнёвые деревца, куклы.
У персонажей подчёркнуто кукольная пластика: в масках они поднимают и роняют руки, как марионетки; кружатся на месте с вытянутыми руками и замирают, как фигурки в музыкальных шкатулках; совершают синхронные движения, имитируя сон, игру в карты, чаепитие и т. п. (без масок все движутся естественно). Изображая кукол, имитируют и кукольную речь, создавая бессмысленный шум. Герои даже похожи на кукол, наряженных по моде начала XX века (художник — Ирина Титовец). Индивидуальность каждому придаёт какая-нибудь яркая деталь: у Раневской это огромные серьги, у Лопахина — кепи и топор, которым он почти всё время тем или иным способом орудует.
В отличие от чеховской пьесы, спектакль довольно малолюден. Режиссёр избавляется как от комедийных Симеонова-Пищика, Епиходова, Дуняши, Яши, так и от трагикомичной гувернантки Шарлотты Ивановны, концентрируясь только на основных персонажах, которые имеют непосредственное отношение к истории с садом. На протяжении всего спектакля режиссёрские симпатии находятся на стороне Раневской и её семьи, которая не хочет продавать вишнёвый сад — свою память.
Самой эмоциональной является Раневская, экзальтированно говорящая о роли любви в своей жизни и высокопарно обращающаяся к вишнёвому саду. По сравнению с ней образы остальных героев выглядят более скромно, зачастую они вообще выполняют функцию массовки: изображают крылышки ангелов, приставляя ладони к маскам, когда Раневская вспоминает детство; хором повторяют реплики Лопахина, пугающего Раневскую продажей имения; хором уповают на то, что родственница, к которой едет Гаев (Андрей Ипатьев), даст денег выкупить сад.
В спектакле все персонажи, кроме Раневской и Лопахина, лишены большинства реплик, которые у Чехова раскрывают характеры. Так, вместо диалогов Пети Трофимова и Ани о «старой жизни» и «новой жизни» зрители видят пантомиму в духе карнавального театра.
Самый противоречивый герой в спектакле — Лопахин. С одной стороны, он явно влюблён в Раневскую (смотрит на неё с восхищённой улыбкой, борется с Петей за её внимание) и искренне хочет помочь, предлагая превратить убыточный вишнёвый сад в прибыльные дачи. Но, выкупив имение, герой меняется на глазах: после торгов разудало пляшет под цыганскую музыку, затем самолично прибивает на ширму доски (заколачивает дом), жестами и мимикой выражает нетерпение, выпроваживая за сцену героев. Интересно сделана сцена объяснения с Варей: как только Раневская оставляет их одних, Лопахин тут же надевает маску и безучастно осведомляется у «невесты» о её будущем. Затем падает на пол, как кукла, а сидящая Варя, тоже кукольно, замирает.
Центральным героем у Казачука становится неприметный, немногословный Фирс. Именно он — главный хранитель вишнёвого сада, хранитель памяти героев об их детстве (а эта память, по мысли режиссёра, и есть вишнёвый сад), которые нельзя предавать и невозможно продать. Фирс в постановке Казачука — садовник, лелеющий как деревья, так и людей. Он постоянно появляется с цветущими вишнёвыми ветками в руках, а в одной из сцен опрыскивает героев из пульверизатора.
Фирс единственный существует без маски. Вернее, его «маска» — копирующие черты Чехова грим и костюм: узнаваемые бородка, шляпа, трость, которые соединяются с лакейскими белыми перчатками. Фирс у Казачука, по сути, — сам Чехов, создатель героев «Вишнёвого сада», поэтому по ходу постановки он всё время заботится о них (кормит с ложечки, поливает). Режиссёру важно именно женское исполнение роли Фирса, которое лишает героя гендерности, так как у Творца не может быть пола.
Топор, которым в финале пьесы «за сценой» рубят вишнёвые деревья, у Казачука становится своего рода неодушевлённым персонажем — символом жестокой судьбы. На сцену его выносит Лопахин, говоря Раневской, что имение продадут за долги. Принадлежащий герою атрибут поочерёдно берут в руки то Раневская, рассказывающая об оставшемся в Париже любовнике, то Петя, требующий, чтобы Любовь Андреевна взглянула правде в глаза и изменила судьбу имения.
Ещё одна метафора судьбы — клубок красных нитей. Впервые он появляется в руках Фирса-Чехова, который протягивает его рассказывающей о себе Раневской. В сцене несостоявшегося объяснения между Лопахиным и Варей Раневская пытается соединить «жениха и невесту», опутывая их такими же нитями. Позже те оказываются в руках Гаева, Пети, Вари, Ани: натягивая красные нити, герои кладут на них, покачивая, собственные маски. Когда Лопахин в очередной раз уговаривает хозяев имения вырубить и продать под дачи вишнёвый сад, все персонажи запутываются в красных нитях, образовав единое целое, из которого освободившийся Лопахин тянет остальных в свою сторону.
Во многих сценах присутствуют элементы комедии (Петя — Арлекин карнавального театра — потешно бегает с топором за Раневской, а во время словесной дуэли с Лопахиным они неожиданно начинают танцевать лезгинку, единственный танец в спектакле). Также по-карнавальному комичен, хотя и страшен, финал: Лопахин безостановочно стучит по ширме топором, выгоняя героев из вишнёвого сада.
Финал спектакля полифоничен и наполнен драматическим символизмом: Лопахин уничтожает вишнёвый сад, и на усыпанной белыми письмами сцене (их написал парижский любовник Раневской) лежат поваленные вишни. Простившись с садом, сгорбленная, раздавленная случившимся Любовь Андреевна вешает свою маску на ширму и уходит; за ней следуют остальные, также снявшие маски и подгоняемые Лопахиным с топором в руках.
Дольше других задерживаются Петя и Аня. Картинно замирая за ширмой-рамой, они прощаются со старой жизнью и приветствуют новую: Петя ударяет себя кулаком в грудь, Аня, делая подобный жест приветствия, вскидывает вверх руку. Они тоже уходят, и в заколоченном Лопахиным опустевшем доме остаётся один Фирс. Он волочит по полу вишнёвую ветку — и это словно сам умирающий Чехов, который ничего не боится, ни о чём не жалеет, никого не винит.
В зрительном зале появляются остальные герои. Они молча ходят между рядами, приветливо переглядываясь с сидящими. Артисты с интересом смотрят на сцену, как будто они обычные зрители. В это время Фирс-Чехов, мягко улыбаясь, произносит знаменитые строчки: «Жизнь-то прошла, словно и не жил… Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотёпа!»
Фотограф Алёна Тихонова
