Подписано кровью

Мистика, которой овеяны творчество и личность Булгакова, проявилась и в новом спектакле Романа Габриа «Театральный роман». Случай, связанный с заменой Ильи Деля накануне премьеры, неустанно муссировали в различных СМИ и находили в нём непременно мистический смысл. И хотя генеральный прогон, где успел сыграть артист, не был окончательным вариантом спектакля, все последующие перемены и вводы несущественно повлияли на его смысловой стержень. 

Как и во многих предшествующих постановках, в «Театральном романе» Габриа интересуют взаимоотношения художника с силой, ограничивающей свободу творчества. Творцы в его спектаклях отдалённо похожи друг на друга: нервные, взволнованные, не имеющие возможности противостоять тем, кто у власти, они превращаются в подавленных и беспомощных. Таковы, к примеру, Пушкин в «Маленьких трагедиях. Пушкин» (Гомельский драматический театр, 2022), Мейерхольд в одноимённом спектакле (театр «Открытое пространство», 2019). Таков и Максудов (он же Булгаков) Ильи Деля в «Театральном романе».  

Неразрывно связанная с Московским Художественным театром, судьба Булгакова в спектакле рассматривается через призму его произведений и исторических фактов эпохи. Так, режиссёр совершает попытку воссоздать на сцене «историю одного спектакля», поставленного Ильёй Судаковым во МХАТе в 1926 году по пьесе «Дни Турбиных». Известно, что, рождённая в процессе переложения романа «Белая гвардия», пьеса имела большой успех на театре, хотя и была принята неоднозначно. Тернистый путь её создания, первые репетиции, внутренняя жизнь МХАТа в 20-е годы ХХ века саркастично описаны Булгаковым в неоконченном «Театральном романе». 

Драматургическую мозаику спектакля Габриа складывает из нескольких текстов — это его излюбленный приём. Основываясь на «Театральном романе» Булгакова, режиссёр концентрируется на изображении театрального мира, включая сюда сцены из «Белой гвардии» и пьесы «Дни Турбиных». Историзм подчёркивается дневниковыми записями и документами, которые органично вплетены в реплики отдельных героев. В спектакле параллельно развиваются две сюжетные линии: история писателя Максудова (Булгакова), отдавшего свою пьесу на постановку в Независимый театр (МХАТ), и её репетиции. 

Художник Анвар Гумаров, следуя режиссёрскому замыслу, создаёт на сцене два игровых пространства. Перекошенная в одну сторону кованая кровать в углу авансцены обозначает комнату Максудова. За нею на возвышении в четыре ступени — поворотный круг, где будут разворачиваться сцены в театре, демонстрируя разные грани творческой и закулисной жизни. 

В начале спектакля Максудов — Дель появляется из облака театрального дыма, обволакивающего темноту сцены. Под ногами лежит чёрный снег, наверху алым пятном сияет луна. Своеобразным эпиграфом к спектаклю становится озвученная Максудовым цитата из «Белой гвардии»: «Настоящее перед нашими глазами. Оно таково, что глаза эти хочется закрыть. Не видеть!» Эта мысль хранит в себе острую боль за происходящее в стране, которое Булгаков увидел своими глазами и в ужасе отшатнулся. Болезненно воспринятая реальность выражена в роли пластически: едва закончив реплику, Максудов медленно ложится на кровать и, вытянув руки вдоль тела, начинает судорожно трястись (режиссёр по пластике — Илья Колецкий). 

В это время на поворотном круге высвечивается несколько фигур. На тёмно-изумрудном диванчике, уютно положив плед на колени, чинно восседает «патриарх русского театра» Иван Васильевич, директор Независимого театра (Станиславский), которого исполняет Сергей Мигицко. Потрясающее внешнее сходство артиста с легендарным руководителем МХАТа, его мастерское балансирование между глубоким почтением и тонкой иронией делают роль одной из выдающихся в спектакле. Ивану Васильевичу / Станиславскому Сергея Мигицко нипочём ни возраст, ни состояние здоровья — он по-прежнему молод духом, бодр и энергичен. Напротив него, опершись на трость, сидит Ксаверий Ильчин, завлит Независимого театра (П. А. Марков), — его играет Артур Ваха. Созданный образ расходится с реальным обликом Маркова в тот период. В этом герое есть нечто инфернальное, роднящее его с булгаковским Воландом. Величественная фигура в длинном изумрудном пальто с накинутой на плечи шкурой лисицы медленно шествует по сцене, постукивая тростью. Взгляд его спокоен и мудр, таит в себе глубокое знание непостижимой для других истины. Он знает наверняка, какой драматург нужен театру (известно, что именно Марков пригласил Булгакова во МХАТ), и в прологе спектакля уверяет в этом Станиславского. Поблизости бегает «Проводник в мир театра» (Алиса Рейфер). Актриса играет его как мелкого беса с крысиными повадками, хитрыми глазками и полубезумным взглядом. Пролог спектакля отдалённо напоминает пролог на небе в «Фаусте» Гёте: подобно тому, как Бог дал разрешение Мефистофелю искусить Фауста, так и Иван Васильевич / Станиславский даёт согласие Ильчину / Маркову на приглашение нового автора. 

Под раскаты грома и сверкание молнии Ильчин с Проводником отправляются к драматургу, чтобы обречь его на службу в театре. Они застают болезненно-молчаливого Максудова в одиночестве. Увидев непрошеных, явившихся из ниоткуда гостей, он бессильно поднимается и забивается в угол кровати. На первый взгляд он апатичен, и кажется, что дальнейшие события происходят с ним помимо его воли: Ильчин подсказывает пойти в Независимый театр и представить там пьесу, он же заставляет (или, скорее, уламывает) подписать договор, даёт наставления, как правильно себя вести у директора и что говорить.

У Булгакова процесс заключения сделки описан не без сарказма, Габриа добавляет добрую долю гротеска. Максудов вытягивает руку над бумагой, а мелкий бес, едко посмеиваясь, широким жестом достаёт лезвие и режет (не по-настоящему, разумеется) ладонь писателя — бутафорская кровь окрашивает руку, ею же скрепляется договор. Точка невозврата обозначена, свобода творчества с этого момента сковывается рамками договора и многочисленными обязательствами перед театром (на которые, кстати, писатель согласился не сразу). 

С первой читки пьеса встречает сопротивление со стороны «старичков» театра. На ступенях «сцены» появляются артисты и другие работники Независимого театра, среди которых: молодящаяся прима Людмила Сильверстовна Пряхина (Светлана Письмиченко), секретарь Аристарха Платоновича Поликсена Васильевна Торопецкая (Анна Алексахина), председатель худсовета Ирина Петровна Таврическая (Ирина Терешенкова), артисты Ольга Бомбардова (Лаура Пицхелаури), Аргунин (Олег Фёдоров), Елагин (Евгений Филатов), Патрикеев (Антон Падерин) — зрителям открывается галерея ярких образов, которые создала целая плеяда именитых артистов Театра им. Ленсовета. Многие из героев лениво и неохотно выслушивают пьесу до конца. Тётушка Ивана Васильевича Настасья Колдыбаева в исполнении Ирины Балай после дрёмы, в которую впадает от прослушивания, наивно и без укора молвит: «А зачем новые пьесы? Старые-то не все переставили». Окончательный вердикт выносит зав. постановочной частью Митя Малокрошечный — Михаил Боярский: «Неубедительно!» — и в тишине уходит. 

Кульминацией противостояния станет встреча Максудова с Иваном Васильевичем. Сергей Мигицко наиболее выразительно проявит здесь то, что Марков в своих статьях о Станиславском называл «ревнивым обереганием искусства “стариков”». Уверенный в правоте своего метода, Иван Васильевич упрямо защищает его от всевозможных новомодных веяний: от творчества упомянутых Судакова или Мейерхольда небрежно отмахивается, как от чего-то нечистого, а когда Максудов-Дель, вопреки предостережениям Ильчина, настаивает на идее показать реальность жизни на сцене (с револьверами, пролитой кровью и чёрным от пепла и копоти снегом), то широким взмахом руки «перечёркивает» это намерение. 

Максудов доходит до исступления, нервно и истерично вопя: «Я хочу показать людям чёрный снег!» Обессиленный и отчаявшийся, он уже и рад бы забрать пьесу, не допуская в ней переделок, но на это желание ему отвечает твёрдый и невозмутимый голос Ильчина: «Договорчик подписан». И Максудов вынужден покориться. 

А тем временем работа над пьесой в Независимом театре идёт полным ходом. Роль Фомы Стрижа (Илья Судаков) Габриа поручил Анне Мигицко, которая создаёт на сцене карикатурный, комический образ «режиссёра будущего»: её герой в рыжем парике и круглых очках прославляет Театральный Октябрь, а в пластическом рисунке легко угадываются элементы биомеханики. Взявшись за постановку пьесы Максудова, Фома избавляется и от кремовых штор, и от изразцовых печей… Вместо них на поворотном круге появляются тёмно-зелёные стены дома Турбиных, большой стол посередине. Поначалу Стриж молчаливо присутствует на репетициях, увлечённо следит за игрой артистов, направляя их и подсказывая. Но по мере развития событий он незаметно исчезает, и репетиции «Чёрного снега» Максудова вырастают в полноценный эпизод из «Дней Турбиных» Булгакова. Второй акт начинает продолжительная сцена застолья: разрыв снарядов заглушается протяжным «Я помню чудное мгновенье…», доносящимся из патефона, вдалеке слышны выстрелы, а в доме – перезвон столовых приборов. Герои словно пытаются спрятаться от ада, происходящего за стенами дома, и не сбегают, как Тальберг (Евгений Филатов). Его жена – стройная, вытянутая, как струна, Елена Лауры Пицхелаури отличается от него твёрдостью и прямолинейностью, которые удивительно гармонируют с внешним изяществом. Нам не покажут воплощения всей пьесы, да и Габриа не ставил такой цели. Выбранный отрывок демонстрирует, как в тяжёлые времена люди делятся на тех, кто бежит, и тех, кто сохраняет мужество остаться и продолжить бороться, не ведая исхода борьбы. В авторский текст режиссёр не вносит существенных изменений, но при этом явственно ощущается современное и наиболее острое его звучание. 

«Театральный роман» завершается сценой встречи уже не Максудова, но Булгакова с Генеральным секретарём, которого играет Михаил Боярский. Усевшись за столом Турбиных, он ведёт с писателем почти приятельскую беседу, но давление авторитета заставляет Булгакова ссутулиться и оторопеть. Именно к нему Генеральный секретарь обращает слова, в 1929 году написанные Сталиным Биллю-Белоцерковскому: «Если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы», — а потом, пытливо вглядываясь в отчаявшегося и обессиленного писателя, как бы добивая его, спрашивает: «Верно?»

Согласие и признание Булгакова — Деля своей вынужденной подчинённости прозвучит в ответе и станет финалом. Однако далее следует своеобразный постскриптум, в котором зрителю сообщается, что «Театральный роман» остался незаконченным и создатели спектакля не станут противоречить воле автора и тоже оставят открытый финал. Реплика эта противоречива и не очень нужна, так как до неё в режиссёрском высказывании была поставлена совершенно внятная точка.

Авторы

Ангелина Дядчук

Театры

Театр им. Ленсовета