По правилам или по любви?
Рецензия на спектакль Сергея Ягодкина «Любовь к трём апельсинам» в Ханты-Мансийском театре кукол
Сказка Карло Гоцци «Любовь к трём апельсинам» хотя и не обделена вниманием режиссёров, в афишах российских театров всё-таки встречается довольно редко. В Ханты-Мансийском театре кукол не так давно вышла одноимённая премьера, которую мне посчастливилось увидеть на Х Окружном фестивале профессиональных театров Югры «Белое пространство». Режиссёр Сергей Ягодкин и художник Лилия Жамалетдинова (к слову, этот спектакль принёс ей лауреатство в номинации «Лучшая работа художника») не стали цепляться за текст, а предложили зрителям старше 12 лет увлекательнейшее действо, сочетающее в себе и уличный балаган, и комедию дель арте, и петрушечный театр.
На шестнадцати шахматных клетках разворачивается страстная, как и весь спектакль, демо-версия шахматной партии. Пешки, кони и ферзи (некоторые из фигур потом станут героями истории) будут делать свои законные ходы. Фигуры, перепрыгивая через соперников по положенным траекториям, начнут поедать друг друга, но в какой-то момент доска рассыплется на отдельные чёрные и белые сектора. Словно героям сказали: «Теперь творите всё, что хотите. Больше никаких правил!» И тут, как говорится, понеслась.
Постановщики перевели массивную пьесу в небольшое либретто, состоящее из двенадцати коротеньких сюжетов, азартно ведущих нас к счастливому финалу: от сыновьего бунта к обретению отпрыском счастья в личной жизни. Опытные люди скажут, что свадебный хэппи-энд — всего лишь начало новых испытаний. Но это будет другая история. В нашей же процесс занимательнее результата, а созерцание красивого интереснее финальных выводов.
Стиль спектакля — площадной театр: шумный, лёгкий, импровизационный, предполагающий озорное перемигивание со зрителем. Здесь нет чёткого распределения ролей, но за всеми кукловодами закреплены классические хара́ктерные маски, и их материальные крупные белоснежные слепки, по ходу повествования развешанные по чёрной раме кулис, придают всему происходящему живописный карнавальный колорит. Пьеро, Арлекин, Коломбина, Пульчинелла и Панталоне ведут практически невербальное повествование о тяжкой болезни и безоговорочном выздоровлении, о коварстве и верности, а также о нелёгких испытаниях, силе духа и, конечно же, большой любви, выпавших на долю принца Тартальи. Диагноз нам не озвучивается, но понятно, что принц капризничает и мается дурью от слишком хорошей жизни. И поскольку ни волшебный пинок, данный родителем, ни развлекательная терапия от Панталоне не могут возыметь действия, король Сильвио в отчаянии приглашает шута Труффальдино, чтобы тот спас великовозрастное дитя от затянувшейся ипохондрии.
Почему-то мне кажется, что, если бы создатели спектакля задумали Труффальдино не так, как они его задумали, ничего бы не вышло. Он буквально создан для крайностей из серии «живи или умри». У него нет времени на плавные жесты и сложные маршруты. Он — универсальный борец с тоской и адепт сиюминутных радостей. Если вы ещё читаете этот текст, то сначала я вам быстренько расскажу про всех остальных, а потом уже про «великого лекаря». Король Сильвио, принц Тарталья, Панталоне, министр Леандро и принцесса сделаны в виде шахматных фигур без всякой механики, но с выразительными лицами. Глазастые и носатые, скроенные почти по одному лекалу, они отличаются друг от друга окрасом и головными уборами. Когда шапочка вдруг слетает с принца, под ней обнаруживаются рыжие вихры, торчащие непокорными антеннами в разные стороны. А злая фея Моргана (моё бесконечное восхищение художнику!) — тонкая изогнутая чёрная клюка, на конце которой висит белый шар-голова с крючковатым длинным носом. В сцене колдовства она парит в пространстве, подобно дирижёрской палочке, задавая новые условия игры.
Наконец-то мы дошли до Труффальдино. Он — перчаточная кукла, отсылающая нас к Пульчинелле, старшему брату русского Петрушки. А уж этому позволено всё! Сложно представить себе другого персонажа с таким же нулевым набором моральных качеств. Он от души машет дубинкой на ширме, звонко попадая ею по всему, что движется. «А где все?» — удивленно спрашивает он визгливым голоском (актриса Екатерина Цыганец работает с пищиком) и неожиданно появляется уже перед ширмой — на руке у актрисы. В открытом приёме Екатерина Цыганец (на фестивале она стала лауреатом в номинации «Лучшая роль второго плана») уверенно фиксирует зрительское внимание на маленькой по сравнению с человеческим телом длинноносой кукле в зелёном колпачке и такого же цвета кафтанчике. В спектакле есть остроумная сцена, демонстрирующая принципиальное бессмертие персонажа. Снятая с руки кукла, как мертвец, лежит на планшете, и актриса пытается сложить ей руки на груди, придав Труффальдино вид приличного покойника. Конечно же, ничего не выходит! Поговорка «все умрут, а я останусь» как нельзя лучше подходит к этому наглому петрушечному семейству.
Когда Пьеро (Рауф Зарипов) и Арлекин (Роман Гермес), играющие в живом плане, закалывают друг друга палками-штакетинами — классическая драка комедии дель арте, — Труффальдино решает им помочь. Для начала он ещё глубже засаживает «шпагу» в тело поверженного Арлекина (его по-прежнему играет Гермес), а затем с хохотом выдергивает её из актёра. После этого такой же полумёртвый Пьеро скоренько вскакивает, предпочитая чудесное самоисцеление вмешательству циничного жизнелюба.
На пути к замку трёх апельсинов принц встречает злобного пса. Это гибридная кукла, состоящая из палки, на нижнем конце которой — петля, чтобы актёр мог фиксировать её на полу, а с другой — собачья голова чёрного цвета с большим алым ртом. Она сделана в грубой стилистике петрушечного театра, и её открытая пасть создана для того, чтобы нагонять ужас, а также демонстрировать классический «смертельный трюк»: голова укротителя в пасти хищника.
Принцесса-кукла появляется из апельсинов, как и положено в сказках, трижды, каждый раз буквально увеличиваясь в размере. Финальный её выход из распадающегося на лепестки яркого фрукта мог бы вызвать ярую зависть Дюймовочки (хотя эти две героини часами могли бы говорить о своих злоключениях, так что не будем их сталкивать между собой). Принцесса просит пить, тем самым провоцируя принца Тарталью перестать хандрить и совершить простой поступок — раздобыть воды. Думаете, он принёс стакан, кувшин или лейку? Или потряс над любимой тонкой голубой тряпочкой, как это принято в театре кукол? Нет! На протяжении всего спектакля мы видим на сцене голубовато-зелёные фигуры, напоминающие вытянутые плоды фиги. По ходу действия они, никак не меняясь внешне, становятся королевским садом, огромными слезинками, а также долгожданной водой. И вот эта многозначность одного и того же предмета, его способность к трансформации знаков не может не вызывать радости. Ведь все превращения происходят только в голове зрителей: фигуры выстраиваются в линии — и на наших глазах «вырастает» сад; их подносят к кукле, и теперь они — горькие слезы; переворачивают острым концом вниз — и это капля, способная утолить жажду.
Принц всё же совершает поступок, принцесса побеждает злое колдовство, дело заканчивается свадьбой. Но, по моему ощущению, финал мог бы быть не таким стремительным. Кажется, принц и остальные заслужили чуть более долгого совместного ликования, а мы, зрители, восторженного любования прекрасным актёрским ансамблем спектакля: ироничным, ловко двигающимся, легко поющим и виртуозно владеющим мастерством оживления неживого.
