Операция «Шарик»
У многих повесть «Собачье сердце» ассоциируется не иначе как с фильмом Владимира Бортко: снятый в оттенках сепии, он, как старый дагерротип, навеки запечатлел в памяти образы, созданные Евгением Евстигнеевым (профессор Преображенский), Борисом Плотниковым (доктор Борменталь) и Владимиром Толоконниковым (Шариков). Оказываясь на одном из спектаклей по «Собачьему сердцу», невольно оглядываешься на киноверсию этой истории, сравниваешь, пусть и подсознательно, концепцию театрального режиссёра со взглядом Бортко, предложившего классическое прочтение булгаковского текста.
Режиссёр Роман Габриа явно сделал акцент на социальной теме. В фойе зрителей встречает фотовыставка, посвящённая бездомным собакам Новосибирска. В программке сообщается, что в процессе репетиций актёры посещали городские приюты и наблюдали там за жизнью животных, в частности — собак. В одном из питомников даже сняли тизер к спектаклю; роль Шарика исполнила собака по кличке Галина.
Обращение к теме бездомных животных, безусловно, благородно. Но какое отношение она имеет к повести Булгакова? Вряд ли кому-то придёт в голову, что «Собачье сердце» — о заботливом отношении к братьям нашим меньшим. В повести подняты проблемы иного уровня: селекционные, антропологические, этические. Можно ли в одном спектакле заниматься исследованием столь серьёзных вопросов и одновременно проповедовать любовь к брошенным животным?.. Вопрос риторический.
Художник Анвар Гумаров выстроил на сцене приёмную профессора Преображенского. Сквозь стены — конструкции из белых металлических балок — видны операционный стол, тележка для лекарств, умывальник с зеркалом, крутящиеся табуреты, массивный дубовый шкаф. Обнажена кирпичная стена театра; на ней фигуры человека из анатомического атласа (вид спереди, вид сзади) и огромная звезда с потухшими лампочками. Перед началом спектакля выезжают и смыкаются половинки задника, скрывая от зрителей и красно-синие мышечные силуэты, и звезду.
Первые полчаса спектакля проходят в молчании. Профессор Преображенский (Константин Телегин) и доктор Борменталь (Павел Поляков) готовятся к операции: моют руки, натирают их до локтей спиртом, натягивают резиновые перчатки. Облачившись в халаты и марлевые маски, вносят в приёмную и кладут на операционный стол собаку, подозрительно похожую на живую. Начинается операция со всеми хирургическими подробностями и сопутствующими звуками. Кукла собаки снабжена не только семенными железами, но и черепом, который взаправду трепанирует профессор Преображенский. Выдержав костяной хруст и насмотревшись на банку со спиртом, где плавает гипофиз Шарика, зритель не подозревает, что это — лишь начало «гуманистического» спектакля о бездомном псе.
Действие напоминает поток сознания. Эпизоды повести даны не в хронологическом порядке: приём пациентов, дневник Борменталя, приход домкома во главе со Швондером, уличные монологи пса, обучение Полиграфа Полиграфыча, вторая операция. В такой последовательности не прослеживается чёткой сюжетной линии — наоборот, каждая сцена напоминает мини-спектакль. Пациенты профессора Преображенского показаны настоящими фриками: они приходят на приём с запросом на «омоложение» половой системы. Гиперболизируя таким образом тему «телесного низа», режиссёр превращает булгаковских героев в жертвы экспериментов. Персонажи Ростислава Самусева и Виктории Левченко пугают и смешат одновременно: это подпрыгивающий от радости старец в белом кителе и томная, измученная страстью мадам средних лет. Шокирующие подробности «лечения», описанные Булгаковым, предстают на сцене во всей красе.
Ещё одна яркая фантазия режиссёра — вывод на сцену вора и алкоголика Клима Чугункина, чьи семенные железы и гипофиз унаследовал Шариков. Молодой актёр Александр Жуликов создаёт страшный образ «московского озорного гуляки»: играет на балалайке, смахивает грязные волосы со лба, пьяно ругается и, осклабясь, выкрикивает сальные словечки (эти фразы будет воспроизводить оживлённый пёс). Чугункин возникает на сцене одновременно с Шариковым; он всегда рядом, бренчит на балалайке, следует за ним бесплотной тенью как неизжитое, непобедимое хамство.
Шариков в исполнении Владимира Лемешонка напоминает преступника с пожизненным сроком заключения, которого случайно выпустили на свободу. Каждая его сцена оставляет ощущение чего-то гадкого, липкого и омерзительного, пристаёт ли он к Зинаиде Прокофьевне (Карина Овечкина), ещё в полуживотном состоянии, или гонится с железным расширителем в руке за профессором. Бегающие глаза, красное испитое лицо, глухой, рыкающий голос — это прорывается наружу бродяга и вор Чугункин. Роман Габриа будто хочет подчеркнуть: «Смотрите, слушайте; самое страшное животное — это человек».
В противовес грубости и насилию в спектакле возникают две любовные линии. Нежные, невинные сцены Преображенского и Дарьи Петровны (Елена Дриневская), Борменталя и Зинаиды Прокофьевны дарят краткое отдохновение душе от ужаса и мрака, что царят вокруг. Робкие прикосновения, мимолётные взгляды, улыбки героев создают атмосферу спокойствия и полноты чувств: в этом доме есть любовь. Финал спектакля дарит надежду: проведя вторую (и последнюю) операцию над Шариковым, восстановив естественный порядок вещей, доктор и профессор остаются наедине со своими любимыми. Кутаясь в шубы и улыбаясь, Зинаида Прокофьевна и Борменталь уходят на квартиру к доктору, а Преображенский и Дарья Петровна медленно исчезают в дверном проёме, залитом светом, и закрывают за собой дверь.
Кажется, по сравнению с такой светлой, всепобеждающей любовью все социальные вопросы спектакля отступают на второй план...
Фотографии Виктора Дмитриева
