«Он в своём творчестве всегда был один»
Рецензия на спектакль Валерия Фокина «Мейерхольд. Чужой театр» в Александринском театре
Спектакль «Мейерхольд. Чужой театр» на Новой сцене Александринского театра поставлен к 150-летию Вс. Э. Мейерхольда. Режиссёр Валерий Фокин в программке значится автором спектакля, что, возможно, является данью Мейерхольду (ведь он в своих спектаклях тоже значился автором).
Драматургическая основа постановки — стенограмма собрания ГосТиМа, поводом к которому стала вышедшая в газете «Правда» разоблачительная статья «Чужой театр» Платона Керженцева. Мейерхольду был вменён формализм, утверждалось, что он избрал ошибочный путь, что его театр не нужен, что это «чужеродное тело в организме советского искусства».
На заднике мы видим проекцию той самой статьи П. Керженцева. На сцене — длинный прямоугольный стол с графином. Особую значимость в спектакле имеет цвет: всё решено в серых тонах, что одновременно говорит об отсутствии в этой истории света и напоминает старую киноплёнку. Цвет будет появляться в воспоминаниях (интермедии). Весь первый ряд зрительного зала занимают участники собрания — бывшие единомышленники мастера, в секунду ставшие его врагами. Они выходят по одному и боязливо рассаживаются по местам, спиной к нам. Чувствуется напряжение. Мы слышим диалоги и монологи реально существовавших людей (на порталах выводят краткую биографическую справку о каждом выступающем). Все обвиняют Мейерхольда. Кто-то кричит, кто-то спокоен, кто-то философствует. У каждого свой «мини-моноспектакль», объединённый одним общим знаменателем — страхом, рождающим ненависть. Находится всё-таки один человек, который пытается защитить режиссёра, — это Гоарина Гоарик (Анастасия Пантелеева). Но ей вредит излишняя эмоциональность, она путается в своих же словах и вызывает смех в зале собрания.
Мейерхольд (Владимир Кошевой) в гробовой тишине появляется в зале под руку с Зинаидой Райх (Олеся Соколова). Поднявшись на сцену, он зачитывает заранее подготовленную речь. Почти монотонно, иногда отрывисто. Говорит, не пытаясь что-то объяснить или спастись.
В действие вплетены фрагменты его прошлой жизни и репетиций. Создаётся ощущение, что Мейерхольд не может выдержать происходящего над ним суда и переносится в другое пространство, чтобы хоть на минуту почувствовать себя «живым». Туда, где он с гордо поднятой головой и сигаретой в зубах лихо придумывает мизансцены.
Осуждая мастера, Николай Мологин (Степан Балакшин) вдруг начинает говорить тягуче-медленно, и будто что-то невидимое тянет его вглубь, за поднимающийся в это время задник. Актёров из зала «утаскивает» туда же и «встраивает» в мизансцену из спектакля «Ревизор» (декорация и мизансцена воспроизведены по фотодокументам). Здесь Мейерхольд, как кукловод, «дёргает за ниточки» своих актёров, они же ловят каждое слово и боятся вздохнуть, дабы не пропустить ценное указание. В этом воспоминании Мейерхольд счастлив… но наступает реальность. Мы вновь возвращаемся в серый зал собрания, где стоит длинный стол с белой скатертью, графин. И пустота.
Актриса Наталья Ивановна Серебрянникова (Светлана Смирнова) утверждает, что «хорошие артисты и без режиссёра справятся». А затем мы видим, как «справляются артисты без режиссёра» в репетиции «Дамы с камелиями», — они не могут ступить шага без него, как малые дети.
Мейерхольд — лидер, Мейерхольд — диктатор, всё в его руках, он управляет движением и дыханием актёров. Он царь и Бог. Таким его показывает Валерий Фокин в сценах репетиций. На собрании по «разоблачению» Мейерхольда у актёров появляется власть над тем, кто их так «мучил», и они, превратившись в многоголового дракона, единогласно «сжигают» его. Мучил ли Мейерхольд актёров? Актёры упрекают его в этом, но в показанных репетиционных эпизодах такого ощущения нет. Хотя воспоминания-то мы видим не актёрские, а режиссёрские…
Ощущение, что просвета в сцене собрания нет. Правда, тут на подмостки поднимается столяр Канышкин (Дмитрий Белов) и тихо, еле слышным голосом зачитывает свою речь, в которой предлагает дать Мейерхольду шанс в новом строящемся здании ГосТиМа.
«Да здравствует Мейерхольд!» — кричат через секунду те, кто только что хотел поставить его к стенке.
Переносимся в 1920-е годы, где Всеволод Эмильевич находится во главе Театрального отдела Наркомпроса. Репетиция парада физкультурников. Мейерхольд в кожанке встречает Илью Эренбурга, которого вначале приглашает руководить детскими театрами, а позже грубо требует арестовать за то, что тот отклонил идеологически правильную детскую пьесу. Эренбурга под руки уводят в неизвестном направлении… Эта сцена недвусмысленно даёт понять, что Мейерхольд, по большому счёту, поступает с Эренбургом так же, как с ним поступят позже. Получается, в произошедшем с Мейерхольдом отчасти виноват и сам Мейерхольд. Валерий Фокин старается сделать образ Всеволода Эмильевича объёмным, показывая и достоинства, и недостатки этого человека.
Конец собрания. Коллеги постановили уволить Мейерхольда. На поклоны последнего спектакля «Дама с камелиями» режиссёру выходить запрещено. Опускается большая «допросная лампа»; великий режиссёр под ней кажется таким маленьким…. Он стоит в профиль, босой, в мятой гимнастёрке… Как будто перед расстрелом. А вокруг него монтировщики готовят сцену к показу последнего спектакля. Что-то говорит помреж по трансляции. Всё так обыденно — и от этого страшно.
Закрывается занавес, на него проецируется хроника жизни режиссёра — фотографии Мейерхольда разных лет, от тех, на которых он маленький мальчик, до страшных, всем известных фотографий из Бутырской тюрьмы.
Занавес открывается вновь. На сцене только Всеволод Мейерхольд в луче света. Зинаида Николаевна подходит к этому босому маленькому человеку, кутает его в пальто. Под руку они идут в глубь сцены, гордо смотря перед собой.
Голос Станиславского прерывает воцарившуюся тишину, слова мастера вселяют надежду на то, что идут они в прекрасное светлое будущее и что всё ещё поправимо. Но это не так.
«Он в своём творчестве всегда был один», — скажет кто-то из участников собрания. Плохо это или хорошо? Это просто факт. Любой уникальный художник одинок, остальные могут только выбрать, идти ли вслед за ним. Зинаида Райх пошла.
