Nihil
Рецензия на спектакль Семёна Серзина в Театре Наций «Отцы и дети»
Для Семёна Серзина «Отцы и дети», премьера которых состоялась в мае 2024 года, стали первым спектаклем в Театре Наций и одной из немногих работ, основанных на классических произведениях XIX века. Режиссёр преимущественно выбирает пьесы советских и современных драматургов, спектакли по ним составляют репертуар «Невидимого театра» в Санкт-Петербурге, которым Серзин руководит. Среди его постановок по классическим произведениям — «Воскресение» по роману Толстого в петербургском «Приюте Комедианта», «Мещане» Горького (поставленные в 2023 году в новосибирском театре «Красный Факел», «Три сестры» Чехова (2017 год, бухарестский театр Teatrul Nottara. Чуть ранее были спектакли по Пушкину, Сухово-Кобылину.
Тексты, попавшие Серзину в руки, тщательно перерабатываются и благодаря минимальным, но точным изменениям приобретают острое звучание.
Так, в «Отцах и детях» тургеневский конфликт переносится из XIX века во времена перестройки. Героями сюжета становятся представители поколения, к которому принадлежит сам Серзин.
В определённом смысле этот перенос можно оправдать: у Тургенева действие романа происходит незадолго до отмены крепостного права — «великих реформ» Александра II 1860–70 годов. Евгений Базаров относится к типу нового, пореформенного поколения нигилистов-шестидесятников, отрицающих устоявшиеся ценности и взгляды на мироустройство. Перестройка, в которой действуют герои спектакля, так же неотвратимо приводит их к кризису мировоззрения.
Помимо сокращённого и обработанного текста Тургенева, в спектакле звучат отрывки из интервью Башлачёва и Летова. Рассыпанные по всему спектаклю, многие цитаты кажутся включёнными в текст исключительно «для красного словца», однако есть и такие, которые эхом отзываются в настоящем времени: «Мы сейчас подошли к осмыслению современного момента <…> то, что сейчас происходит — натуральный конец всему. Совершенно оправданный и чётко закономерный».
Эта мысль озвучена Егором Летовым в 1989 году – в период заката советской эпохи. Выведенная в эпиграф к спектаклю и вложенная в уста Базарова, эта фраза звучит почти как приговор настоящему. Впрочем, дерзкое «осмысление настоящего момента» у Серзина происходит именно через призму кардинальных перемен в Советском Союзе, под музыку советских рок-музыкантов (композитор — Евгений Серзин, брат режиссёра).
Тургеневскому неспешному повествованию с описаниями долгих переездов и подробностями семейного быта героев режиссёр противопоставляет стремительное действие, не единообразное, а словно рассечённое на части.
До встречи Базарова с Одинцовой (Ирина Старшенбаум, в другом составе — Ольга Лерман) спектакль показывает бунт молодости, где главный мятежник — Евгений Базаров (его играет сам Серзин, а в другом составе – Сергей Волков), который смело демонстрирует незыблемую уверенность в наступлении нового мира. Аркадий Кирсанов (Геннадий Блинов) тщательно записывает на диктофон каждое высказывание своего друга и кумира Базарова, которому старательно подражает не только во взглядах, но и во внешнем виде. Кирсанов носит тёмные очки, которые, словно шоры, ограничивают кругозор философией нигилизма.
С витражного панно в правой части сцены смотрят на залу «клуба-ресторана» знаменитые профили Маркса, Энгельса и Ленина (художник-постановщик — София Матвеева). Между панно и линией столиков, сервированных по-советски, — небольшой закуток эстрадной сцены, с которой молодёжь, Базаров и Аркадий Кирсанов, играют песни рок-группы «Центр». Этими музыкальными вставками периодически прерываются жаркие споры Павла Петровича Кирсанова (Виталий Коваленко) с Базаровым, которые превращают авансцену в настоящую трибуну для политических и философских дебатов.
Центральным сценографическим образом становится возвышающаяся посреди сцены широкая белая лестница. Можно было бы наделить эту конструкцию неким символом вроде лестницы Иакова, которая связывает мир земной и небесный и ведёт к возвышенным идеалам. Но у Базарова нет идеалов, а потому лестница обрывается и вместо небесных высот упирается прямо в беспросветную темноту небытия.
Действие, организованное вокруг лестницы и на ней, детально продумано: далеко не все герои будут удостоены восхождения наверх. Эмансипированная Кукшина (Юлия Башорина) всегда располагается под лестницей, а родители Базарова — у подножия. Практически с вершины, величественно, с королевской сдержанностью и достоинством сойдёт Анна Одинцова (Ирина Старшенбаум); взойдёт на лестницу Базаров.
Весь спектакль соткан из метких образных деталей: многие подробности взаимоотношений, занимающие у Тургенева несколько глав, воплощены в паре-тройке фраз и выразительных действиях. Так, братья Кирсановы на пару спускают с лестницы коляску, откуда глядит ребёнок Фенечки (Александра Бортич) — тот самый новый человек, то будущее, которое вырастает на упорно разрушаемой прежней идеологии. Эту коляску Фенечка то с Николаем, то с Павлом медленно возит кругами по сцене, словно по кругам жизни, последовательно сменяющим друг друга. Мужчины поочередно заглядывают в неё, характерное бахвальство Базарова при этом даже убавляется, обнажая тёплую, едва уловимую ласковость.
Напускной и раздутый пафос базаровского нигилизма окончательно, как стёклышко, разбивается после встречи с Анной. Героиня, как мираж, возникает на белой лестнице, сияя в своём золотистом комбинезоне ослепительном светом. В тени роковой красотки остаётся её младшая сестра — полная противоположность Анны, смешная в своей нелепости Катя (Алёна Долголенко). Сыгранная ею на синтезаторе секвенция в «Реквиеме» Моцарта — Lacrimosa — звучит как заупокойная месса по постепенно гибнущему нигилизму Базарова.
Сцена в гостях у Одинцовых вся пронизана чарующей, даже магической атмосферой. В темноте светятся шарообразные, хаотично развешанные лампы. На фоне большого круглого зеркала, окольцованного светящейся лампой, Базаров, словно исследуемый под микроскопом объект, растерянно и почти беспомощно оглядывается вокруг. Голос Одинцовой раздаётся откуда-то сверху, извне, а взгляд зрителя прочно приковывается к Базарову. Герой уже не выглядит столь самоуверенным и высокомерным, каким он был незадолго до того, когда в сцене с Фенечкой грубо и беспардонно расстегнул ей блузку, бросив пошлую фразочку. Сейчас, будто с неизвестной ему ранее нежностью, он обнимает Анну и танцует с ней под трек «Центра» «Тургеневские женщины». На первый план выходят не прежние идеологические распри, а метаморфоза главного героя, чьи юношеские революционные взгляды сталкиваются с реальностью, а бунтующую молодость усмиряет некогда отрицаемое чувство любви. Все проповедуемые Базаровым истины начинают давать трещину и окончательно разбиваются о простое, как бы впроброс сказанное: «Я люблю вас».
Резкое, как пуля, признание, поражает не только Анну, но и самого Евгения, который в этот момент бежит и от чувства, и от этой женщины.
Своих обывателей-родителей, у которых герой останавливается после любовного потрясения, он презирает, считает ничтожными. Однако зрителей эти колоритные люди и их быт сразу располагают к себе, ведь в их среде столько знакомого и каждая деталь может вызывать ностальгию: стол, накрытый клетчатой с цветочками скатертью, эмалированная металлическая посуда. Вокруг Базарова и его друга хлопочет заботливая мать (Ольга Лапшина) — этакая «куропатица», как она названа у Тургенева, в пёстром стареньком домашнем халате. Её муж и отец Базарова (Борис Каморзин) при видимой строгости всё же не меньше любит сына и трепетно интересуется его жизнью.
Второй акт разворачивается едва ли не в полумраке, герои высвечиваются по отдельности (художник по свету — сам Серзин). Зрителей погружают в созерцательное, почти медитативное состояние. Совсем кратко описанный у Тургенева сон Базарова, который тот видит перед дуэлью, здесь выведен в отдельный этюд. Вся сцена заполняется дымом, с задника светят прожекторы. Базаров садится на скамью, прильнув к груди обнимающей его Одинцовой. В это время остальные герои безучастно проходят мимо и, сделав несколько кругов вокруг скамьи, останавливаются за ней. Одинцову сменяет мать, которая ласково прижимает к себе сына. Когда все расходятся, Базаров остаётся один — наедине со своей разворошённой душой, в которой неожиданно обнаружилась способность любить.
В отличие от Тургенева, который не дал своему герою совершить поступок и сделать шаг навстречу любви, Серзин делает Базарова более решительным. И снова через точную проработку авторского текста и перестановку реплик: «Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мной, тогда я изменю свое мнение о самом себе», — именно так, а не иначе, в спектакле Базаров скажет Одинцовой. Не означают ли эти слова признания её полноправной победы?
Обречённость и несостоятельность базаровского нигилизма особенно видны в сцене, где Базаров препарирует мёртвое тело, – в спектакле это тело Ситникова (Илья Борисов), друга, ученика и едва ли не единственного идеологического последователя Базарова.
В финале заражённый, умирающий Базаров карабкается вверх по лестнице, которая теперь залита красным светом. Мальчик-пионер (Андрей Титченко) высоким голоском цитирует Башлачёва: «Любовь — это то, что даёт силы жить. То, что всегда с тобой». В этом всё дело: у Базарова просто не осталось любви, а значит, не осталось сил, чтобы жить. Вся его философия оказалась такой ничтожной и мелкой в сравнении с чувством, сбившим его с ног, — это главная перемена, настигшая героя.
На середине лестницы силы окончательно покидают его: Базаров падает, так и не покорив вершины. Путь в ещё не известный новый мир оказался не пройден. Вероятно, по этим ступеням смогут подняться другие.
Фото Иры Полярной