Не спасайте ребёнка от искусства
Разговор о том, на какие темы и как общаются с детьми сегодняшние режиссёры
(Текст впервые опубликован в номере 2/2023 «Театрального журнала»)
В незабываемом документальном фильме «Старше на 10 минут» режиссёр Герц Франк показывает снятого скрытой камерой маленького мальчика, который, сидя в зрительном зале, смотрит идущий на сцене спектакль «Волк и семеро козлят». Мы не видим ни хищника, ни парнокопытных — только этого малыша, проживающего за просмотром целую жизнь. Буквально за минуту он переходит от радости к удивлению, затем к испугу со слезами и успокаивается на наших глазах. За то недолгое время, что длится короткометражка, старше становится не только этот мальчик: на 10 вынесенных в название фильма минут взрослеем и мы, взрослые зрители, тайком наблюдающие за интимнейшим процессом чужого восприятия. И заодно за воздействием, которое оказывает на маленького человека театр, эта концентрированная форма жизни, дающая возможность пережить самые сильные эмоции в их демо-версии.
Среди этих тем есть вечные: радость дружбы, польза созидательного труда, взаимовыручки и заботы о ближнем, уважение к старшим. Сколько раз они подняты в классических литературных текстах, которые сохраняют популярность в театральных афишах, в том числе за счёт готовой морали.
В те годы, когда Герц Франк снимал свои фильмы, удивить детей было ещё нетрудно. Сейчас они уже насмотрелись блокбастеров, побывали в 5D-кинотеатре и потратили много энергии на борьбу с компьютерными злодеями. Но и сегодняшних детей театр по-прежнему способен не только изумлять поверхностно, но и впечатлять глубоко и всерьёз. Думаю, не будет преувеличением сказать, что в хороших спектаклях детям открывается многообразие мира во всём его объёме, а удачные художественные образы расширяют поток ассоциаций, дополняют копилку положительных примеров для подражания, которые при должном осмыслении помогают преодолевать силу инерционного поведения. Театр учит мыслить аллегориями, особенно если присущие ему развёрнутая метафоричность, а также условность, на которую заранее согласны все входящие в зал дети, соседствуют с хорошей актёрской игрой и основывается на раскрытии сложных и неоднозначных тем. О них и поговорим.
Однако доступность информации и свойственная цифровой эпохе транспарентность открыла детям XXI века сведения о новых формах взаимоотношений между людьми, поставила ребром вопросы о необходимости принятия чужой инаковости, необходимости поиска собственной идентичности, а несправедливость жизни раньше, чем хотелось бы, заставляет их столкнуться с потерей и смертью.
Развивая эти темы на основе классических и современных текстов, театр даёт возможность рефлексировать над сложным и неоднозначным, иногда открывая путь для диалога разных поколений одной семьи.
В поиске форм, которые откроют содержанию путь к сердцу ребёнка, режиссёры хороших спектаклей не забывают, что дети всех возрастов любят, когда с ними разговаривают не свысока и не сидя на корточках. Мне вспоминается шестилетняя девочка, что занимала соседнее со мной кресло последнего ряда амфитеатра «Мастерской Петра Фоменко». Эта красавица посмотрела трёхчасовой «Вишнёвый сад» Ивана Поповски, раздумывая над смыслом происходящего и постепенно влюбляясь в Яшу в исполнении Александра Мичкова. Всё потому, что мама и тётя позволяли ей это делать, поддерживая беседу и шёпотом отвечая на её вопросы. Вела она себя, надо сказать, безупречно. Когда по примеру сэлинджеровского Симора Гласса я сказала ей, что она самая умненькая «из всех маленьких девочек, что мне довелось видеть сегодня», она приняла это как должное и кивнула. Потому что маленькие девочки любят быть взрослыми.
Это лирическое отступление не стоит брать за пример. Водить детей на взрослые спектакли контрпродуктивно, лучше выбирать по возрасту хорошие детские. Те, где на корточки перед детьми не садится ни режиссёр, ни выходящие на сцену актёры, желающие завести разговор о смерти, войне, предательстве, потере, поиске себя, надежде и храбрости.
Фото: сайт Театра кукол С.В. Образцова
В разговоре на самые страшные и тяжёлые темы режиссёрам часто помогают куклы. Кукле ребёнок любого возраста может довериться как посреднику между ним и миром; при этом она снижает пафос в самых острых моментах, не давая действию стать чрезмерно нравоучительным и надоедливым. Например, в посвящённом блокадному Ленинграду спектакле Бориса Константинова «Ленинградка» (12+) главный герой — кукольный домовой Тимофеич. Он поддерживает не только свою хозяйку — маленькую одинокую девочку Валю, спрятавшуюся от ужасов войны в гардеробе, но и всех зрителей спектакля, появляясь после самых тяжёлых сцен как утешение. Таким же посредником является и отрицательный кукольный герой того же спектакля — корыстная и бестолковая крыса, которая получает по заслугам за свою алчность и трусость.
Использование кукол, чей сценический опыт маленькому зрителю труднее экстраполировать на самих себя, помогает, не манипулируя его эмоциями, сделать мораль хоть иносказательной, но выпуклой и понятной.
Так же происходит в спектакле Театра им. Вахтангова «Последний сон Уточки» (режиссёр Владислав Тутак, 12+). Здесь кукольной уточке уготована кукольная Смерть. Если Вольф Эрльбрух — автор повести «Утка, смерть и тюльпан», что легла в основу спектакля, нарисовал свою Смерть уставшей старушкой в шлёпанцах (потратив 10 лет на поиск нужного образа), то здесь художница Марина Завьялова создала куклу-невесту, грациозную, загадочную, манящую. Тем более человечной она выглядит, когда простужается или устаёт и этим обнадёживает Уточку, которая пытается подружиться с ней, уговорить её, обмануть, отсрочить её дело. Зрителю с самого начала понятно, что ей это не удастся, как не удаётся никому, и именно куклы помогают легче принять эту мысль. Артисты спектакля управляют ими в открытом приёме, создавая более опосредованный образ героев, оставляя зазор между ними и зрителем.
Фото Валерия Мясникова
Для контраста в спектакле рассказывается параллельная история. Странника и его Смерть в живом плане играют Карен Овеян и Каролица Койцан (в другом составе — Полина Бондарь). Повесть этих героев рассчитана уже на взрослую аудиторию, что делает спектакль по-настоящему семейным: и дети, и пришедшие с ними родители найдут здесь возможность для рефлексии над неизбежным. Спектакль оставляет хоть и сильное, но не тягостное впечатление благодаря тому, что Смерть в этой истории (и литературной, и театральной) — вовсе не тотальное зло. Финальная сцена массового прощания с Уточкой показывает, что победу над ней всегда одерживает людская память об ушедших: именно она и дарует нам бессмертие.
Иногда куклы становятся не главными героями, но сцены с их участием выполняют ту же задачу: создать сильный художественный образ, который запомнился бы, но не оказался в памяти чрезмерно жестоким. Дети другой уточки — кукольные герои в спектакле Бориса Константинова «Белая уточка» (Театр кукол С.В. Образцова, 12+) — не наделены антропоморфными чертами и напоминают скорее деревянных языческих куколок-идолов. В таком виде они дополняют символизм спектакля и позволяют появиться жуткой сцене, в которой ударами топора их разрубает притворяющаяся княгиней ведьма.
Фото: сайт Театра кукол С.В. Образцова
Такую же роль выполняет мультипликация — сглаживает острые углы и одновременно позволяет усилить образность момента. В спектакле РАМТа «Кролик Эдвард» сцена, где чопорный ушастый джентльмен Эдвард, падая, разбивает свою фарфоровую голову, выносится на большой мультимедийный экран. Показывая этот поворотный момент в виде мультфильма, режиссёр Рузанна Мовсесян бережёт 6-летнюю аудиторию своего зрительного зала, без сомнения к этому времени полюбившую и кукольного Кролика, и параллельно играющего его роль Виктора Панченко.
А в спектакле Светланы Горшковой «Война глазами детей» (рекомендуемый возраст 6+) сама война изображается через образное песчаное шоу, запись которого проецируется на цифровой задник. Деликатно подходя к острым темам, режиссёр почтительно и тактично включает в спектакль узнаваемые элементы военного прошлого вроде звука метронома, голоса Молотова в сводке «От советского информбюро» и других, но в шоу на заднике нет ни взрывов, ни сражений. Потому что спектакль делает упор на жизнь: на фоне этого видео ученики театральной студии Детского музыкального театра юного актёра возрастом от 5 до 17 лет рассказывают истории из архивных дневников, писем и воспоминаний детей, для которых военное прошлое точно сохранилось в более жутких образах. И которые вряд ли хотели бы передать ужас этих впечатлений своим потомкам.
«Да, такое бывает, — словно говорит спектакль, — и мало что хуже этого».
Уже упомянутый спектакль «Ленинградка» тоже преимущественно мультипликационный: все события с людьми происходят в записи на экране, а на сцене действуют только кукольные домовые, мыши и антропоморфные герои. Но спектакль рассчитан на зрителей от 12 лет, поэтому кино содержит пугающие сцены тяжёлых расставаний и потерь. Они реальность, а вот буханки хлеба, стакан молока и прочие результаты стараний домового — только грёзы. Впрочем, Борис Константинов заканчивает «Ленинградку» вполне идиллистическими картинами. А что делать, если конец несчастливый, потому что всё пошло не по плану?
Принять это как неизбежное можно, уверены режиссёры Вячеслав Игнатов и Мария Литвинова, если «придумать» этот план вместе. Свой спектакль «Сказка, которая не была написана» они каждый раз сочиняют вместе со зрителями. Сначала предлагают выбрать картонную принцессу, потом её имя, а дальше — больше. Хлопая в ладоши, топая ногами и просто крича, дети и взрослые голосуют, куда героиня пойдёт и с кем встретится. Впрочем, как бы ни развивалась эта история, конец её сочинён заранее. Здесь принцесса остаётся одна: зрителям от 6 лет пора узнать, что бывают на свете и такие сказки. При этом героине невозможно не сопереживать — ведь кажется, что сами дети придумали её судьбу и несут за неё ответственность. Эмоциональное вовлечение достигается изначально, а погружение в действие скорее ощущается, чем осознаётся, благодаря честному сотворчеству. Спектакль прокачивает навык принятия, как мышцу, но у тех, кто смириться не готов, после выхода из зала появляется возможность придумать и написать альтернативную историю: артисты выдадут специальные бланки. Мой сын в своё время принцессу письменно «поженил». Не смирился.
Фото: сайт театра "Центр драматургии и режиссуры"
Если в спектакле на изначально тяжёлую тему режиссёры местами смягчают повествование расслабляющими элементами, то иной раз — для усиления впечатления — зрителя можно и напугать. «Василисса» — спектакль РАМТа, выросший из лаборатории «10 минус», — образно рассказывает о том, что если ты ощущаешь себя «каким-то не таким», то внезапно можешь оказаться прав. Режиссёр Филипп Гуревич нарочно нагоняет страху на своего 12-летнего зрителя, показывая настоящий ужастик на сцене: всё в спектакле — от полутёмной сцены и костюмов до жуткого воя лесной нечисти — предлагает каждому метафорически встретиться со своими страхами лицом к лицу. Только пройдя через них, ты узнаешь, что действительно можешь оказаться «не таким», но это не означает, что тебя некому будет понять и принять.
Проходя свой путь героя из волшебной сказки, эта Василисса, как и каноническая, в конце тоже обретает дар — свою настоящую стаю, к которой надо ещё не испугаться примкнуть.
Если пугать не хочется, можно создать напряжённое ожидание. В «Деревне канатоходцев», спектакле Яны Туминой для театральной компании «Открытое пространство», рассказывается о маленьком селе (у него даже есть прототип — дагестанское село Цовкра-1), жители которого из поколения в поколение передают друг другу мастерство хождения по канату. В деревне мало мужчин, а потому девушка, желающая выйти замуж, в день свадьбы по традиции должна пройти к жениху по узкой верёвке над пропастью. Пройдёт — село погуляет на свадьбе; сорвётся — значит, на похоронах. Здесь так принято, и никто не ропщет. Никто, кроме главных героев. Яна Тумина усложняет нарратив спектакля. В начале он кажется динамичным, но несколько сумбурным, так что дети в возрасте до рекомендуемых 10 лет громко шепчут на весь зал: «Это кто?» и «А что это они делают?». Но спектакль выстроен так, что за кульминационной сценой, в которой куколка-невеста меееедленно идёт по канату, с неослабевающим вниманием и надеждой уже следят все. Чем окончится ожидание? Сменой традиции и кавказскими танцами. А спектакль останется в памяти даже у неугомонных.
Фото: сайт театра Открытое Пространство
Распространённое родительское возражение против спектаклей на сложные темы — страх, что тревога или смятение лишит ребёнка радости от соприкосновения с искусством.
Но здесь надо помнить, что именно так отвечает ChatGPT, которому — исключительно из антропологического интереса! — я задала вопрос о детских спектаклях про смерть. «Это неправильно и неприемлемо для детской аудитории, в детских спектаклях и сюжетах должны участвовать персонажи, которые не вызывают страх и тревогу у детей. Вместо этого, в них должны присутствовать элементы весёлой и трогательной комедии, дружбы и любви. Поэтому мы должны сделать всё возможное, чтобы избежать элементов насилия, печали и смерти в детских спектаклях», — вот что ответил искусственный интеллект. Наверное, на данном этапе его развития для него все дети по умолчанию не старше трёх лет.
Давайте будем не искусственным, а естественным интеллектом, способным вмещать всевозможные противоположности и помогать детям найти ту извилистую дорожку к постижению общечеловеческой культуры и нравственных ценностей, а через них — и к постижению себя. А уж от неприятностей ребёнок защитит себя сам. Если захочет.
А не захочет — так и не защитит. Помню, как водила 7-летнего сына на уже упомянутого «Кролика Эдварда». Трогательную сцену, рассказывающую, как умерла маленькая девочка Сара Рут, Рузанна Мовсесян не стала выносить на большой экран, а поставила так: спотыкающийся отец-пьянчуга, терроризировавший семью, волоча за край, медленно утаскивает за сцену огромное одеяло, в которое завёрнуто тело его дочери. В зале, по крайней мере вокруг меня, всё молчит и внимает. И только мой юный нонкомформист в этот момент шумно занимается расстёгиванием и застёгиванием липучек на новых кроссовках: «хрррр-ясь, хррр-ясь». А вот сидящий рядом мальчик постарше сильно проникся. «Сара Рут», — тихонько сказал он в тишине. И от этого шёпота незнакомого мне ребёнка, я, взрослая тётька, разревелась прямо посреди зрительного зала на детском спектакле. Как дура, ей-богу.
