Наш друг Сократ
Спектакль «Платон» в постановке режиссёра Максима Соколова необычен с самого начала. Зрители Новокузнецкого драматического театра рассаживаются вокруг сцены не на кресла или стулья, а на маты, устраиваясь, подобно античным философам на симпосиях, практически как в диалоге Платона «Пир». Правда, «возлежать» приходится недолго — первое действие заканчивается уже через десять минут. И это далеко не единственная особенность постановки. О нестандартных решениях «Платона» рассказывает автор «Театрального журнала» Инна Ким.
Несмотря на название, спектакль по пьесе Алексея Житковского посвящён не Платону, а его учителю — легендарному древнегреческому философу Сократу. Постановка, основанная на платоновских текстах, не только показывает известные факты из жизни Сократа (суд и последующую казнь), — но и погружает зрителей во внутренний космос Сократа-человека.
Космическую атмосферу постановки задаёт оригинальная сценография. Незримо стоящий за семплером Степан Андреев наполняет камерное пространство спектакля таинственными тягучими звуками (композитор Михаил Левин). А художница Анастасия Юдина создаёт на малой сцене Новокузнецкой драмы необычный мир, где в слабом свете застыли спустившиеся сверху неподвижные каменные глыбы.
Декорации многозначны и метафоричны. Очевидно, что перед нами пещера из притчи о познании, которую Платон приводит в своём знаменитом диалоге «Государство». Но одновременно висящие в темноте глыбы походят на летящие в космосе камни — именно из таких образовалась наша Земля. А ещё они напоминают так называемые «платоновы тела» — многогранники из трактата «Тимей», которые философ сопоставлял с четырьмя стихиями Вселенной. Миллиарды лет её существования невидимо стоящий за сценой Платон (Александр Шрейтер) сравнивает с ничтожностью человеческой жизни.
Однако перед зрителями философ так и не появляется. Вообще всё первое действие сцена остаётся пустой. В озаряемой вспышками света темноте раздаются слабый короткий крик и вдох, потом молчание и выдох, затем снова крик и опять молчание — как в пьесе «Дыхание» Сэмюэла Беккета. Сразу после этого звучит звонок антракта, который, к слову, длится дольше самого действия.
После антракта экспозиция кардинально меняется — на сцене наконец-то появились люди. Они стоят неподвижно, в бесформенных тёмных толстовках, лиц не видно из-за надвинутых капюшонов. Но главная странность заключается в том, что их ноги в прямом смысле прикованы к земле. Туго зашнурованная обувь прибита к полу, так что персонажи физически не в состоянии и шагу ступить. Время от времени они произносят странные и бессмысленные сочетания звуков и слогов, будто совсем маленькие дети, повторяющие непонятные обрывки чужих разговоров.
Вскоре странные персонажи начинают довольно активно двигаться, постоянно крутясь на месте и наклоняясь во все стороны, падая и вновь вставая, при этом не отрывая ног от пола. Экспрессивная и физически затратная пластика производит сильное, почти пугающее впечатление. Главный герой разительно отличается от остальных. Сократ (заслуженный артист России Андрей Ковзель) с расслабленной молчаливой улыбкой сидит посреди сцены на большом валуне, который окружают пригвождённые к полу ученики.
Раздаётся грохот — то ли от идущей где-то на Земле грозы, то ли от столкновения астероидов в поясе Койпера. Платон — он находится среди узников пещеры — рассказывает своим товарищам успокаивающую сказку о некоем Р., который попал в мир мёртвых.
Режиссёр буквально оживляет платоновскую аллегорию познания. Тела Алкивиада (Даниил Нагайцев), Аполлодора (Илья Власов), Критона (Иван Железняков), Платона и самого Сократа покрыты струпьями от ожогов, а из их глаз тянутся засохшие струйки крови. Вслед за своим учителем они всё время пытаются обернуться на свет, а тот обжигает и ослепляет, так что герои корчатся, как от сильной физической боли.
Единственные, кто свободно перемещаются по сцене — Сократ, его Жена (заслуженная артистка России Илона Литвиненко) и Мальчик (Ярослав Ершов из детского театра «Питер Пэн»). Очевидно, что философа освобождает его неутолимое желание истинного знания, а малыша — естественное и жадное детское любопытство. Пока Сократ философствует, сидя на огромном камне, его Жена следит, чтобы сын не мешал отцу. Но Мальчик то и дело прорывается к папе. Устраиваясь поудобнее на отцовских коленях, он начинает задавать вечные детские вопросы, а Сократ с мягкой улыбкой на них отвечает.
Однако главному герою тоже больно. Его тело тоже покрыто струпьями. С каждой новой вспышкой света Сократ хватается за голову, и его лицо искажает судорога страдания. Да, он свободен и мог бы в любой момент выбраться из пещеры. Но он никуда не уходит. Философ сравнивает себя с оводом, который жалит тех, кто оставил попытки постичь истину после первых же ожогов. Им проще, да и значительно удобнее жить в темноте. Их раздражает и доводит до бешенства ирония Сократа. А он не замолкает ни на минуту. И даже перед лицом смерти донимает окружающих неудобными и неприятными вопросами.
На пороге суда, куда философа вызывают по обвинению в развращении юношей, отказе почитать богов родных Афин и выдумывании новых божеств, главный герой встречает Евтифрона (Андрей Грачёв). Персонаж приписываемого Платону диалога «О благочестии» донёс на своего отца, устав ждать наследства. Вступая в беседу с Сократом, он непрошибаемо уверен в собственной правоте, но философ разбивает все его доводы, и доносчик корчится, затыкает уши и даже кричит, умоляя его не мучать. Истина Евтифрона совсем не радует. Наоборот, ему привычнее и приятнее находиться в тёмной пещере.
Сократ и сам это прекрасно понимает. Он знает, что находится в смертельной опасности — ведь узники пещеры никогда не простят ему, что он буквально насильно тащит их к свету. Но к постижению истины его ведёт загадочный голос в голове — Сократ называет его даймоном, гением, божеством. Режиссёр выносит по этому поводу собственный вердикт — голос в голове Сократа принадлежит самому философу.
Максим Соколов подробно рассматривает суд над Сократом, во время которого философ как будто специально дразнит своих оппонентов, настраивая их против себя, спорит с ними, жалит обидной иронией. Достаётся и обвинившему его поэту Мелету (Александр Коробов), и судье (Евгений Лапшин). Более того, Сократ отказывается заплатить штраф и покинуть Афины, чтобы остаться в живых. А накануне казни он также отказывается от побега, который устраивают для него ученики.
Возникает вопрос: зачем же Сократ всё это делает? Может быть, он просто устал — от обжигающего света, а главное, от своего глобального одиночества? И поэтому торопится навстречу смерти? Главный герой постановки сам отвечает на этот непростой вопрос, с улыбкой поясняя сидящим на матах зрителям, что просто хочет им помочь.
Режиссёрская трактовка образа Сократа напоминает образ Христа: оба сознательно приносят себя в жертву ради главной идеи, составляющей смысл их жизни. Для Сократа это — тернистый путь к истине. В постановке он впрямую завещает и сыну, и ученикам идти именно таким путём. А сразу после казни вдохновлённый его примером ученик-апостол Платон рассуждает о храме новой веры — веры в знание. Вообще после смерти Сократа все ученики, — подобно апостолам — сохраняют и распространяют его учение. Они, как и первые христиане, держатся вместе, повторяют записанные ими слова Сократа, вспоминают его последние дни. А Платон и сам начинает учительствовать.
Вместе с платоновскими диалогами режиссёр использует киносценарии «Брата» Алексея Балабанова и фильма фильма Любови Аркус «Балабанов. Колокольня. Реквием». С их помощью он не только продолжает размышлять о взаимоотношениях человека и государства, но и подчёркивает, что эта тема по-прежнему актуальна. Чтобы глубже проанализировать судьбу Сократа, Максим Соколов прибегает к современным технологиям, но они не диссонируют с высказываниями древнегреческих философов, а скорее показывают, что наш мир не изменился.
Значительную часть спектакля занимают размышления о государстве, гражданах и законах. Так, незадолго до своей казни герой разговаривает с одним из учеников, обращаясь к неким аллегорическим фигурам «Законов» и «Государства». Интересно, что роль подобных персонажей-аллегорий в спектакле играют Судья и Варварка (Екатерина Санникова).
Последнюю режиссёр делает очень узнаваемой благодаря характерному пролетарскому выговору и манере произносить платоновский текст IV века до нашей эры, как советскую агитку 1930-х годов. Режиссёрская аллюзия такова: образ Варварки — представительницы тоталитарной Страны Советов, в основе управления которой была диктатура пролетариата, — сродни Судье, Мелету и Евтифрону, богатым и влиятельным «уважаемым гражданам», которым принадлежит власть в Афинах и которые пытаются сломать инакомыслящего Сократа.
В версии режиссёра под стать глубокой и трагической фигуре главного героя — его Жена. В истории Ксантиппа известна прежде всего своей сварливостью. Однако Максим Соколов раскрывает совсем иной образ — эмоциональной и ранимой, а главное, по-настоящему любящей женщины.
На протяжении всей постановки она безостановочно и молчаливо двигается по сцене, смазывая ожоги мужчин и нянчась с ребёнком. Женщина свободна и могла бы пойти куда угодно, но она снова и снова проходит этот замкнутый круг: муж, сын, врачевание чужих ран. Жена Сократа будто лишена голоса, а сам он, увлечённо философствуя, не обращает на неё никакого внимания, словно она и не человек, а какой-то удобный предмет обихода.
В финале спектакля звучит её монолог, из которого становится понятно место этой женщины в жизни и философии Сократа. Она даже находит оправдание для невнимательности мужа к ней, семье и детям — мол, на самом-то деле он их любит, просто ему больно, что его неминуемый выбор причинит им страдания.
Для остальных персонажей героиня — тоже всего лишь невидимка, безголосая тень. Ученики сидят тесной группкой, не глядя на Жену Сократа и не пытаясь её утешить. А она бродит в одиночестве по сцене и вслух размышляет, почему её муж пошёл на казнь.
И в самом деле, что же толкнуло Сократа к необратимому шагу? И кто он такой? Может быть, накликавший верную смерть «адреналинщик», которому просто нравилось демонстрировать собственный интеллект и насмехаться как над врагами, так и над друзьями? Или философ, который ушёл так далеко вперёд по пути познания, что устал от абсолютного одиночества? А возможно, он и правда пожертвовал собой, чтобы превратиться в факел и освещать людям трудную дорогу к истине?
Однозначного ответа на эти вопросы нет.
