Холопы. «Вчера было сегодня»
В очередной раз Андрей Могучий решил поговорить с нами о нас. Вслед за разрывным «Материнским сердцем» режиссёр погружается всё дальше в прошлое и одновременно рисует панораму нашего общего настоящего.
Старый петербургский особняк становится местом встречи рабочих из Узбекистана и китайской делегации с жителями эпохи императора Павла I. Могучий монтирует пьесу Петра Гнедича с современностью. В пьесе, написанной в 1907 году, рассказывается о 1801 годе, последнем в правлении Павла I. Получается, что из XXI века мы смотрим на сочинение века ХХ о самом начале века XIX.
Сам драматург определяет жанр как «пять картин из семейной хроники Плавутиных-Плавунцовых». Но начинаем мы знакомство не с хроники семьи, а с истории некогда принадлежавшего им петербургского дома. Повествование открывает бережный рассказ о нём — старом, ждущем реставрации. Рассказ этот вложен в уста экскурсовода Татьяны Бедовой: она проводит для китайской делегации экскурсию по зданию, где когда-то жила семья князей Плавутиных-Плавунцовых. Так история вплетается в контекст сегодняшнего дня, давая зрителю импульс проследить параллели.
Соавтор Андрея Могучего по сценическому оформлению Александр Шишкин создаёт подробный, но вместе с тем сюрреалистичный предметный мир. Угол стены, вываливающийся прямо на сцену — место встречи, объединяющее героев, а вместе с тем прошлое и настоящее, — осыпается на наших глазах. Череда ударов, непрекращающееся падение штукатурки ритмизируют пространство, становясь контрапунктом всего действия. Зрителю каждый раз напоминают: времени поговорить у нас немного, скоро здесь всё обрушится.
Словно ирландский Сид, старый сундук становится порталом в иное измерение, позволяя героям пьесы встретиться с героями действительности. Так, один из рабочих (Рустем Насыров) наблюдает, как оттуда на место их вечной стройки выползают слуги княжеского дома эпохи Павла I. Сценический свет гаснет, и под смутными лучами фонариков орава холопов начинает обживать пространство. Они вносят столы, стелют скатерти, раскладывают приборы — из настоящего времени мы попадаем в 1801 год, прямо на день рождения княжны Екатерины Павловны Плавутиной-Плавунцовой.
На этом празднике жизни под «Арию Гения Холода» Генри Пёрселла собирается весь семейный круг, по сути, состоящий из таких же холопов Екатерины Павловны: её племянник Платон (Виктор Княжев), скачущий по сцене, словно на коне, его отец — брат Екатерины Александр (Василий Реутов), его молодая жена Lise (Варвара Павлова), чей аристократизм доходит до абсурда, воспитанница княжны Агничка (Алёна Кучкова) — капризная истеричка с вечно падающими панталонами. Слуг муштрует чинный мажордом Веденей (Анатолий Петров), а наблюдает за всем этим сенатский чиновник Пётр Мефодьевич Веточкин (Валерий Дегтярь), самый рациональный персонаж из всех присутствующих.
При появлении Екатерины Павловны (Марина Игнатова) весь этот бушующий мир трепещет и замирает. В чёрном инвалидном кресле княжна походит на большого паука, облачена она в цвет своего двухколёсного трона — в чёрный траурный костюм, на глазах тёмные очки. Кажется, сквозь эту палитру черноты невозможно пробиться. Под её гнётом оказывается вся семья и слуги. Она хладнокровно распоряжается судьбами своих «холопов». Но, при всей царственности, сама она оказывается в плену у своего бывшего крепостного Перейдёнова (Дмитрий Воробьёв) — он заманивает княжну в свои сети, раскрывая тайну о её якобы погибшей дочери.
Екатерина Павловна сталкивается лицом к лицу с призраком своего прошлого. В этот момент за густотой безразличия, которым она себя окутала, проглядывает больное трепещущее сердце. Когда Перейдёнов — Воробьёв открывает тайну своего возвращения в Россию, Княжна — Игнатова осекается. Впервые в спектакле настаёт тишина, и эта пауза звучит как выстрел. Актриса, смотря в зал, выстреливает в зрителя последним патроном, оставаясь абсолютно безоружной перед бывшим своим крепостным.
И в этот миг здание обрушивается. Оно падает одновременно с маской безразличия Екатерины Павловны. Те самые рабочие, которые почти всё время оставались наблюдателями, вторгаются в прошлое в самый пронизывающий его момент. Когда княжна узнает, что её дочь жива, рабочие врезаются в стену на самосвале. Герои реального времени вторгаются в мир героев пьесы. Обрушивающаяся стена метафорична, она подчёркивает разрушение привычной жизни княжны.
И тогда всё становится ясно: среди героев Гнедича нет независимых людей, все увязли в паутине тайн и страстей. В их секретах таятся боль и страх. Встреча с ними заставляет персонажей отбросить свою гротескную образность, и зритель, наконец, видит реальных людей. Сломленных, но живых.
Финал они вынуждены играть на обломках своего мира, в прямом и переносном смысле слова.
На протяжении всего действия каждый персонаж демонстрирует свою «барочную маску». Эти мнимые маски задают зрителю правила игры, тут же опровергая их, — в постановке БДТ гротеск существует наравне с психологизмом. Никаких актёрских систем и школ — каждый артист создаёт свой образ независимо от других. В результате мы получаем сочетание несочетаемого. Но в мире Могучего и Шишкина это возможно и даже необходимо. Нарушая все правила гармонии, они строят новую эстетику. Это намного больше, чем театр художника или манифест о сегодняшнем дне.
В финале все маски сняты, никто из героев не в силах выпутаться из огромной паутины. Агничка приходит к своей покровительнице в смирении, демонстрируя огромный беременный живот. Сама княжна не в силах её осудить, все мысли её — о дочери. Племянник Платон, виновный в положении Агнички, буквально проскакав весь спектакль, в финале медленно появляется из глубины сцены, сообщая домочадцам о смерти императора. Эта смерть завершает и утверждает концепцию «Холопов»: император Павел I (в постановке именуется как «Мысль об императоре Павле I, живущей в головах русского дворянства, чиновников и других жителей Петербурга 1801 года») — невысокий актёр Алексей Ингелевич, заявивший себя в начале действия и наблюдавший за всем из ложи, уходит за кулисы и погибает.
Главный вопрос режиссёра: «Кто тут холоп?» — риторический. Каждый герой, будь то слуга, дворянин или экскурсовод, хранящий память об этом Богом забытом месте, — так или иначе холоп и раб; кто-то подчиняется обстоятельствам, кто-то людям. Но к одному этому спектакль свести нельзя. В свою чётко продуманную паутину Могучий вплетает рассуждения о свободе, о свете и тьме. Даже Перейдёнов, который демонстрирует независимость от людей, оказывается рабом своей судьбы и погибает в конце.
Смотреть на выводы, предлагаемые авторами спектакля, безнадёжно грустно. Их система координат кажется столь убедительной, что от этого становится страшно. Ведь не зря в пьесе присутствуют выдуманные режиссёром герои современности. Они существуют в параллель с персонажами Гнедича, находясь в такой же зависимости от обстоятельств жизни.
В этом мире несвободы каждый герой ищет выход из системы договоров и должностей. Поиск этот цикличен, а потому бесконечен.
