Чувства против иронии
Новый театральный сезон в Свердловском театре драмы начался с премьеры спектакля Владимира Панкова «Измена» по одноимённой пьесе Леонида Зорина. О постановке пишет студентка театроведческого факультета ГИТИСа Валерия Буслаева.
Спектакль — игра. Игра чувствами, с ними, в них или над ними. Здесь легко и непринуждённо жонглируют эмоциями, окунаются в чужие переживания, пренебрегают секретами, находят жертву, вокруг которой можно сплести паутину интриг. В ловушке этой паутины оказывается Зара Петровна Рафаэлева, сочинившая историю об измене мужу с известным поэтом-песенником Валетовым. Выдуманный курортный роман занимает умы всех жителей города и рождает споры о том, был ли он вообще. И только супруг героини не пытается искать правду: было или нет, он понимает, как этот роман, сам факт его существования важен для Зары, поэтому всеми силами отстаивает честь жены.
«Ночь, улица, фонарь, аптека, / Бессмысленный и тусклый свет…» — так всё начинается. И история, и пьеса, и спектакль. Строки Блока звучат довольно иронично, хотя удачно передают суть общества подмосковного Покровска: «Всё будет так. Исхода нет». А хочется жизни интересной, разнообразной, увлекательной, поэтому и приходится собирать сплетни и самим делать из них сенсации. «Зара — это сюжет», — говорит один из героев. В Покровске это действительно так. Глоток свежего воздуха, настоящее событие, новые темы для разговоров и свежие сплетни. Конечно, все устали обсуждать бедную одинокую Дину и её неудавшийся роман, обольстительного Ночуева с ушедшей от него женой или вечно хворающую Розу Евгеньевну — супругу Непотоцкого. Одно небольшое событие приобретает огромный размах. Измена — на устах всей «интеллектуальной элиты»”. Новость о ней, как и песня «Верочка» (лейтмотив спектакля), постоянно крутится в голове, но, словно по предсказанию её автора Валетова, здесь лишь слова, слова, слова, а что за ними — неизвестно. Это и правда «одно журчание», «великий Тихий океан», скрывающий в толще воды неразгаданные тайны.
Панков сохраняет ремарки из текста Леонида Зорина, вводя в спектакль Автора (Александр Борисов). Он — резонёр, иронично, спокойно и вкрадчиво говорящий и от Зорина, и от Панкова, а иногда и от Валетова. Автор позволяет себе замечания и колкие фразы, его комментарии отчасти содержат вызов провинциальному обществу. Минимализм сценографии Максима Обрезкова не отвлекает на себя внимания зрителя — он может следить за развитием истории, наблюдать за героями, которые перемещаются в этом пространстве с невероятной живостью и энергией. У Панкова нет второстепенных персонажей — все находящиеся на сцене важны. Действие героев, их диалоги часто идут параллельно: на авансцене разворачивается одна история, а за ней, на заднем плане, совершенно другая, так что хочется иметь вторую пару глаз, чтобы наблюдать за всеми сразу.
«Измена» поставлена в созданном Владимиром Панковым жанре «саундрама», в основе которого — синтез драматургической основы и музыкальной части. Вместе с композитором Артёмом Кимом режиссёр простраивает тонкую и гармоничную линию мелодий и ритмов. Здесь нет кричащего диссонанса, как в «Зойкиной квартире» (первой работе Панкова в Свердловском театре драмы), или мощных церковных напевов «Скомороха Памфалона» (недавней премьеры Центра драматургии и режиссуры), но, как и во всех постановках «саундрамы», главное здесь — слияние звуков и текста. Спектакль поёт, звенит и журчит. Удивительно выстроенная палитра музыкальных партий, мотивов и отголосков, трио Артёма, Азовского и Руссо (Сергей Бондаренко, Виталий Корбесашвили, Иван Даниленко) вторят нотам внутреннего мира героев. Музыка создаёт острое, дикое напряжение: капли дождя, периодически заливающего сцену, шум ветра, гром, прерывающий актёров на полуслове. Эхо в диалогах Рафаэлевых утяжеляет вес слов, расширяет пространство, вызывает чувства одиночества, потерянности, непонимания грубой провинцией тонкой души Зары.
Супруги Рафаэлевы слишком возвышенны для этой обыденности. Они как будто вне времени, вне пространства, вне окружающей их словесной грязи и пошлости. Удвоение главных героев — частый приём Панкова — придаёт сюжету новое звучание: в спектакле возникают две пары Рафаэлевых разных возрастов. При этом основной здесь, вопреки пьесе, становится пара старшая. Это усиливает нежность и трагичность, будто всё произошедшее — отголосок воспоминаний. Отношения молодой пары (Ольга Мальчикова и Ильдар Гарифуллин) наполнены страстью, наивностью, обострёнными и кипящими эмоциями: резкие порывы, летящие туфли, падающие букеты цветов, изящно и быстро мелькающие фигуры. Отношения старших (Ирина Ермолова и Игорь Кравченко) сформировал их мудрый взгляд на ситуацию. Зара Петровна Ирины Ермоловой пленительна и фантастична. Она завораживает плывущей походкой и полными слёз глазами, пребывает в космическом пространстве собственных мыслей, в своей истории, придуманной, приукрашенной, преувеличенной. Эту историю Зара хранит у сердца, очарованно прижимая к груди вместе с томиком стихов Валетова как что-то сокровенное, защищающее её от грубой повседневности.
Всепонимающий, всепрощающий Рафаэлев Игоря Кравченко — воплощённое благородство души. Аккуратные, неловкие, хрупкие движения не просто умиляют — они заставляют затихнуть и застыть, чтобы случайно не разбить любовь, которую он так оберегает. С высоты прожитых лет оба героя пытаются сохранить главное — искренние чувства и возможность их испытывать. Обе пары всё время наблюдают друг за другом, словно оценивая самих себя со стороны. Как тепло Зары разных поколений смотрят друг другу в глаза, спрятавшись от осуждающей толпы. Им достаточно одного взгляда, бережного и мечтательного, такого, которого никто, кроме них, не может понять.
Иронию, которой пропитана пьеса, Владимир Панков воплощает в жителях Покровска, в их утрированных движениях, наигранных речах, не сползающих с лиц улыбках, ухмылках и переглядках. Покровчане существуют как цельный, слаженный организм, многоголовая гидра. Кажется, что они интуитивно чувствуют друг друга, подхватывая фразы, дополняя предложения и заканчивая мысли. Их беседы — это единый поток сознания, их пластика — одна сплошная линия. Но каждая пара бросается в глаза и по отдельности. Левкоевы Михаила Быкова и Екатерины Живоглядовой — «скромное величие» и «чудесная пара», как отмечает Автор. Он, задумчивый и забывчивый, тонет и расплывается в заботах хитрой, словно лисица, жены. Пальцевы Анатолия Жигаря и Ирины Калининой воплощают образ «высоких отношений» двух противоположностей: она — чёткая и строгая, подобно цитируемым ею стихам немецких поэтов, рубит своими репликами и частенько «пилит» мужа-лирика, которого порывы мысли уносят в длинные монологи. Сыромятники Бориса Горнштейна и Евгении Смаженко, наверное, единственная пара до ужаса похожих людей: громкие, кричащие, страшно любопытные и болтающие без умолку. Есть ещё Непотоцкий Андрея Кылосова — суровый и недовольный, уставший от нескрываемых насмешек, и его жена, которая не появляется на сцене, но упоминается слишком часто. Отдельного внимания стоит Симак Сндеян и его Ночуев. Лёгкий как пёрышко, он летает по сцене, эксцентрично ломается, постоянно приплясывает. Он вечно в движении, ему не сидится, но и стоять на месте он тоже не может: резво перебирает ножками, машет руками во все стороны. Маленький, но такой заметный. В том числе — за счёт хора визжащих, восторженных девушек, в котором солирует Алёна Малкова. Девушки толпой поклонниц повсюду следуют за Ночуевым, сопровождая действие пением и танцами.
Апогеем комизма и иронии становится сцена в гостях у Сыромятников. «Стол а-ля фуршет»: неловкое молчание в ожидании начала трапезы, нервные подёргивания изголодавшихся гостей, порывы сцапать что-нибудь со стола, замедленные движения и отвлекающие манёвры. Вот вам и интеллектуальная элита. Здесь покровчане предстают во всей красе, демонстрируя низменные цели и природные, физические страсти. Они неистово хотят обратить на себя внимание, привлечь к своей персоне (особенно Дина Швец Светланы Орловой, постоянно ищущая, с кем бы поделиться драмой жизни), поэтому заискивают перед Валетовым, борются за него. И только с появлением Рафаэлевых всё замирает. Игра музыки и света воссоздаёт фантазию Зары Петровны, начинается сказка, возникшая в её мечтах и так неожиданно осуществившаяся. Она до конца стоит за свою правду и, сама того не ведая, побеждает в поединке искренних чувств и грубых страстей.
Причина этих чувств и страстей, тот, чьё имя в спектакле звучит из всех уст и упоминается чаще, чем сам он появляется на сцене, — знаменитый поэт-песенник Валетов. Разгульный повеса Константина Шавкунова — холостяк и баловень судьбы, искушённый славой своих стишков. Но и в нём есть человечность и благородство. За грязным, потрёпанным халатом, за блеском звёздной жизни скрывается натура, близкая отчасти Рафаэлеву, — это человек, уставший от дешевизны и фальши в собственной жизни.
«Жизнь полна цветов и красок. Она пленительна и тепла», — так одной фразой Валетов в финале описывает весь спектакль. Несмотря на тёмный задник, серые и чёрные костюмы, он остаётся ярким благодаря жизни, протекающей здесь и сейчас перед нами, пусть немного преувеличенной, но настоящей. Наблюдение за ней напоминает подглядывание в щёлку приоткрытой двери — будто краем глаза пытаешься уловить маленькие движения большой истории. Перед зрителем — картина человеческой души и попытка её понять. Это поэзия и лёгкость чувств, задерживающие мгновение, чтобы замереть в нём, осознать его и просто быть.
