Бесконечная симметрия
Рецензия на спектакль Константина Богомолова «Мать. Горькая пьеса» в Александринском театре
Тело театрального Санкт-Петербурга не содрогалось от постановок Константина Богомолова вот уже пять лет. «Слава» (БДТ), «Преступление и наказание» («Приют комедианта») были имплантированы в плоть города в далеких 2018–19 годах. За это время петербургский иммунитет успел принять работы московского режиссера, успокоиться и подготовиться к следующей премьере Богомолова: спектаклю «Мать. Горькая пьеса» в Александринском театре.
Синтаксическая игра в названии деконструирует знакомое всем со школы словосочетание «роман Горького "Мать"». От произведения о молодом революционере начала XX века в спектакле остались только отпечатки, осколки первичной формы, наполнившейся мыслью авторов самостоятельной пьесы – Константина Богомолова и Анны Носовой. По законам постмодернистской медиакультуры, текстовый артефакт при новом обращении неизбежно разрушается, декомпозируется и дополняется в информационном ассоциативном потоке, являя в итоге новый продукт с автономным смыслом. Так, кстати сказать, появляются мемы, и так получилось с сюжетом романа Максима Горького в руках современного автора.
В спектакле «Мать. Горькая пьеса» из матрицы исходного произведения осталась главная героиня – мать, но она раздвоилась на персонажей Мать 1 и Мать 2. Её сын тоже расщепился на Сына 1 и Сына 2. Сохранилась и революционная составляющая, но в адаптированном к реальности 20-х годов XXI века виде: Сын 2 оказывается участником радикальной группировки, устраивающей террористические акции на богемных мероприятиях правящей элиты. Драматургическая симметрия «горькой пьесы» строится на открытых антитезах, как в классических сказках: богатый – бедный, свой – чужой, сильный – слабый. Мать 1 – актриса Александра Большакова – женщина в дорогом костюме из струящейся атласной ткани, на высоких каблуках, со строго стянутыми в стильный высокий хвост волосами. Мать 2 – Анна Селедец – одета в total denim: джинсовая юбка, джинсовая рубашка, хлопковый топ, ровный пробор волос, завязанных в низкий пучок. Сын 1 – Иван Ефремов – расслабленный наследник родительского состояния с отросшими почти до плеч волосами, проводящий время за макбуком в свободной футболке и мягких штанах. Сын 2 – Владимир Минахин – невысокий жилистый молодой человек с побритой налысо головой, одетый в черную футболку, серые джинсы и спортивные кеды.
Пространство сцены художник-постановщик Лариса Ломакина тоже делает бесперспективно симметричным: огромный камин с зияющей черной топкой по центру, массивная деревянная мебель и высокие двустворчатые двери слева и справа на фоне темно-бордовых обоев с ритмичным паттерном крупных цветочных орнаментов. Портал сцены оформлен как сплошная стена кирпичной кладки, в отверстии которой мы видим спектакль. Как будто перед нами раскопанная археологами древность: пример обстановки и быта в богатом доме из далёкого прошлого. В сравнении с мебелью, камином и даже рисунком на обоях актёры кажутся несоразмерно маленькими, замурованными в герметично-симметричный параллелепипед. Декорация Ларисы Ломакиной напоминает эскизы Эдварда Мунка к ибсеновским «Привидениям»: безвоздушное меблированное пространство семейного дома, неизменное из поколения в поколение, хранящее долгую память рода.
В спектакле есть главный герой, персонаж не из горьковской матрицы, собранный скорее из типажей Достоевского и Гоголя, – Отец, роль которого исполняет Пётр Семак. Это пожилой богатый чиновник, супруг Матери 1, отец Сына 1, уставший и мягкий, задумывающийся о возрасте звёзд и смысле жизни. Отец в спектакле не пронумерован, он ужасно одинок и в каждом ищет поддержки: в жене, в своём сыне и лучшем друге, Генерале. Высокий, подтянутый Генерал в строгом костюме – актёр Андрей Матюков – буквально берет на себя решение всех дел Отца, становясь его двойником в симметричном мире спектакля. Именно он разбивает идиллическую зарисовку бытовой семейной жизни Отца с чаем, блюдцами и строгим выговором служанке за ошибки в сервировке посуды. Из микроскопического плана частной жизни нас выбрасывает в пространство трагического масштаба новость Генерала: у Отца есть другой сын, и он сейчас в тюрьме.
Дальше сюжет «горькой пьесы» развивается по экспоненте: каждое следующее событие драматически на порядок превосходит предыдущую ситуацию. Сын 2 действительно оказывается родным сыном Отца, тест на ДНК это подтвердил. Мать 2 рассказывает о том, как согласилась в роддоме отдать родного ребенка в богатую семью Матери 1 и забрать себе её мальчика с эпилепсией за вознаграждение – квартиру в центре Москвы. Анна Селедец говорит односложно, коротко, безэмоционально сообщает о том, что была стриптизершей в ярославском клубе и с отцом ребенка не имеет больше никакой связи. Техника мелодекламации актрисы позволяет достичь такого уровня отстранения в роли, словно Мать 2 смотрит на свою жизнь с недосягаемой трагической высоты. Она обещает молчать о том, что Сын 2 – ребенок Отца и Матери 1, главное — освободить выращенного ею сына из тюрьмы. Отец с помощью Генерала выпускает нового сына из заключения за террористическую акцию – обстрел подиума фекалиями на модном показе светской львицы. Но в тюрьме остаётся вся остальная группировка, среди которой некая Соня, по слухам, беременная возлюбленная Сына 2.
Круто сваренный сюжет с мелодраматическими коллизиями прямиком из бульварной литературы или индийских фильмов многим зрителям (критикам) кажется недостойным исторической сцены Александринского театра с его красным бархатом и золотой поталью. Но если вспомнить, где брал идеи для своих романов самый петербургский классик всех времен Фёдор Михайлович Достоевский, то всё становится на свои места. Газетные хроники городской жизни, скандалы, громкие расследования – всё становилось плодородной почвой для философской мысли писателя. В свою очередь, Константин Богомолов будто задает неведомой нейросети запрос на сюжет по параметрам: скандальные новости, Достоевский, семья, Мать, трагедия, род. Главный герой получившейся пьесы впервые общается с родным сыном, у которого в детстве тоже была эпилепсия, как и у Отца. После этого сразу следует двадцатиминутная сцена диалога князя Мышкина и генерала Епанчина из романа «Идиот» – это сон Отца. Мембранная структура текста пьесы позволяет алгоритмически выстраивать логику внутренних связей: ключевое слово из предыдущей сцены, главы или строчки раскрывается затем в последующем диалоге, монологе или сюжетном повороте. Упоминание об оставшейся в тюрьме Соне, к примеру, ожидаемо провоцирует длинный диалог-размышление в околодостоевских формулировках между Матерью 2 и Сыном 2 об «имеющемся праве» на распоряжение чужой жизнью.
Перед беспросветно трагическим финалом пьесы Отец успевает недолго побыть счастливым. Пётр Семак играет полного новых сил чиновника с горящими от радости глазами: он обрёл родного сына, снял ему квартиру в центре и ходит с ним гулять на Патрики. Мать 1 в ужасе, слухи доносят, что её муж завёл себе молоденького мальчика, – совершенно в духе светских хроник XXI века. Агент богемной жизни – подруга Матери 1 – единственный жизнеподобный герой спектакля, которого Алиса Горшкова играет со свойственной современным богатым домохозяйкам пластикой и узнаваемыми интонациями. Мать 1 вынуждена устроить мужу очную ставку: кто же этот парень, с которым его периодически встречают? Отец выдаёт на запрос честный ответ: это родной сын, которого в роддоме она сама обменяла на здорового ребёнка. Александра Большакова, не дрогнув, ровным, низким, отстранённым голосом интересуется только одним: знает ли об этом кто-то ещё? Инфернально-холодное потрясение и жестокая сдержанность актрисы достойны сцен безумия Леди Макбет в исполнении великих актрис эпохи классицизма.
Абсолютное зло, противоестественное и беспрекословное, – существует, оно разлито по тихим углам красивых гостиных с закрытыми дверями, оно ходит по улицам и воспитывает детей, копирует себя и сохраняет в вечности. Авторы каждой эпохи вглядывались в природу этого зла, описывали его сущность в романах, рассказах, стихах и пьесах, давая ему разные имена. Константин Богомолов в спектакле «Мать. Горькая пьеса» представляет зрителю свою форму абсолютного зла: мать, продающая и убивающая дитя. Сын 2 убит, в его квартире найдены молотки (почти топоры, припрятанные в каморке), он явно планировал покушение на собственного отца. Все подозрения падают на его радикальных соратников — на стене подъезда кровью сделана надпись: «Смерть предателям!». Но Генерал, единственный не впутанный в родственную паутину персонаж, вновь заставляет сюжет совершить крутой поворот своим сообщением: убийца Сына 1 – Мать 1. Суда не будет, ведь ей диагностировали рак и через год она умрёт. Замкнутая симметричность текста подчиняет действие своим законам, создавая отражение каждому персонажу и событию пьесы.
Финальный поэтический монолог родной матери убитого сына в исполнении Анны Селедец – мелодекламатический плач с нечеловеческой амплитудой интонаций: от скорбного высокого стона до животного грудного рычания. Спектакль без единого звука музыки полнится оттенками человеческого голоса, превозносящими роли над подобием жизни. Режиссер не даёт зрителю ни привычных игровых решений, ни остро-ироничных «стёбных» сцен, он ставит «Мать. Горькую пьесу» как драму о бесконечном воспроизводстве зла. Автор убивает Мать 1, но тут же прописывает классическую сцену: Сын 1 даёт беременной от него служанке деньги за молчание о том, кто отец ребёнка. Так в Древней Греции может исполняться воля рока или у Ибсена – действовать проклятие рода. В новом петербургском спектакле на исторической сцене Александринского театра Константин Богомолов рассуждает на уже ставшие вечными вопросы о цикле рождения и наследования как трагической симметрии этого мира.
Фото Владимира Постнова