Алексей Шабанов
21 янв 2025
226

Рецензия на спектакль Олега Долина «Ионыч» в Театре им. Евг. Вахтангова

Ася Домская в роли Кати Туркиной упорно ползёт вверх по наклонной плоскости, словно Сизиф вкатывает на гору камень. Таков путь на Парнас для самовлюблённого творца. Катя застрянет ещё в предгорьях, а потом рухнет в пропасть несбывшихся мечтаний.

Олег Долин вывернул чеховский рассказ наизнанку и сделал главным героем спектакля не доктора Старцева, а именно Катю. Её история показалась режиссёру более интересной: он дофантазировал её и показал в мельчайших деталях.

Это история о потерянной, не прожитой любви. Чеховский текст: «О, как мало знают те, которые никогда не любили! Едва ли можно описать это нежное, радостное, мучительное чувство, и кто испытал его хоть раз, тот не станет передавать его на словах» — повторяют в спектакле несколько раз разные персонажи. О любви будут рассуждать Старцев и отец Кати. И это истории, которые словами не передашь. Вот молодой Дмитрий Ионыч (Юрий Поляк) стоит перед Катей-Котиком на коленях, ожидая ответа на предложение, а вот Иван Петрович Туркин (Александр Колясников) молча склоняется над умершей женой (Мария Шастина), с которой всю жизнь прожил в любви. Боль утраты — в каждом жесте и прикосновении.

Эпиграфом эта цитата звучит и из уст постаревшей Кати — итоговая сцена спектакля вынесена режиссёром в самое начало. Ася Домская сидит спиной к зрителям и смотрит в окно. Мы не видим, что за ним, но можем предполагать, что там серая, дождливая улица. Жизнь закончилась, остались только воспоминания. Катя вспоминает себя молодой, лёгкой, изящной, в летящем белом платье. Кажется, что она создана для счастья. Она игрива, дурашлива, и молодой Старцев влюбляется в неё абсолютно «по делу». Авторы спектакля не упирают на чеховские мотивы, связанные с пошлостью нравов («Если самые талантливые люди во всём городе так бездарны, то каков же должен быть сам город?»). Люди такие, какие они есть. Никто не может запретить им быть счастливыми, жениться, рожать детей, и «Вальс цветов» в сцене сватовства звучит органично и восторженно.

Идея страстного поклонения музыке прослеживается в сценографии (художник-постановщик — Максим Обрезков, художник по костюмам — Евгения Панфилова). Почти все персонажи одеты в чёрное и белое, как клавиши инструмента. Портал сцены окаймляет едва заметная закруглённая рама, в очертаниях которой можно угадать крышку рояля. Но этот чёрно-белый мир, если присмотреться, пуст, звуки здесь гулкие, в них нет мягкости и обертонов. Катя Туркина мечтает о другом мире: артистическом, пропитанном признанием и аплодисментами, драпированном красным бархатом. Вероятно, она подсмотрела его в лишённых правды жизни романах матери — Веры Иосифовны. Которые, кстати, сыграли на руку Олегу Долину. 

И вот почему. Эстетика Чехова не совсем подходит Театру Вахтангова, и поэтому чеховские спектакли не становятся коронными в его репертуаре (исключение составляет, пожалуй, «Дядя Ваня» Римаса Туминаса). «Ионыча» Олег Долин решил частично «овахтанговить». У него на сцене появляются маски — единственные цветные персонажи спектакля. Графиня и Художник, одетые в красно-белые одежды страсти и полные эмоций, выходят как раз из романа Веры Иосифовны и на втором плане пантомимой проживают счастливую жизнь за героев. В конце с грустной миной на лице они же и закрывают занавес, как это (правда, в ином настроении) делали маски «Принцессы Турандот». Получилась и аллюзия, и антитеза одновременно.

Как та же Турандот, Катя, казнит влюблённого в неё Старцева. Правда, потом окажется, что казнила она саму себя. Кроме Старцева, Катя губит надежды и любящих её родителей, для которых брак дочери — заветная мечта. В одном из шкафов у них давно припасены ползунки и трёхколёсный велосипедик, которые извлекаются при первых звуках того самого вальса. Эти иллюзии перечёркивает чёрное (почти монашеское) платье дочери, в котором Катя выходит к жениху. Оно и станет ответом на предложение. Наивной девочки больше нет. Лицо Кати непроницаемое, слова резкие, не оставляющие надежды. Она — раба искусства. Она уезжает учиться в консерваторию. И тогда отвергнутый Старцев разбивает тепло светящийся шарик-сердце, ранее бережно помещённый в стеклянную банку ду́хами с кладбища (ожившие надгробные статуи воплощают стажёры). Это кульминация спектакля, достаточно ранняя, но дальше будет только угасание личностей героев.

Самая эмоционально сильная часть спектакля построена по принципу параллельного действия, происходящего в двух мирах. Ионыч в своей земской больнице погружается в рутину и оперирует, оперирует, оперирует, словно работает у конвейера. В одной из сцен на стол ему кладут одного и того же человека. Катя в Москве флиртует с памятником Чайковскому (Сергей Васильев), получает двойки на экзаменах, играет в клубах за еду. Она драит полы, умывая лицо грязной водой из ведра, и до беспамятства говорит о преданности искусству. Олег Долин представляет Катю Туркину предвозвестницей Нины Заречной Но сходство этих героинь только в страдании. Катя любит не искусство в себе, а себя в искусстве, ею движут эгоизм и жажда славы. И она возвращается к родителям растрёпанная, босоногая, с потухшими глазами, не сохранив ни тени изящества и кокетства. Рояль, поставленный набок, — для неё теперь просто скамейка, на которой она разговаривает со Старцевым. В городе С. мало что изменилось: тот же стол, те же анекдоты отца и книги матери, так же самозабвенно пытается съесть пирожок один из гостей (запоминающийся этюд Владимира Симонова-младшего). Вот только жизнь утекает.

Доктор Старцев так же изящен, аккуратен, сохраняет стройность линий на протяжении всего действия. Юрий Поляк не играет физическую опущенность (фраза «Ох, не надо бы полнеть» из спектакля вырезана). Мы узнаём о его страсти к деньгам, обширной практике, экипажах, домах из краткого рассказа Кати — режиссёр явно не концентрируется на этой части истории. Солидность проглядывает в размеренных жестах, вдумчивых оценках и неспешности Старцева. Фразу «хорошо, что я тогда не женился» герой произносит только однажды. Он ещё раз встанет перед Катей на колени (сцена второго объяснения построена по принципу дежавю), но предложения больше не сделает. От этого Старцева, по большому счёту, ничего не зависит. 

Получилось размышление о любви, жертве и невозможности вернуть всё назад и быть счастливым. Любовь испытали все герои спектакля. Даже Старцев, хотя для него она и была единственным настоящим, светлым чувством. Даже придуманные маски. Но не Катя, которая наказана одиночеством за свой эгоизм. У неё в финале даже дорогой предмет — пианино — забирают. Остаётся только окно, в которое можно бесконечно смотреть и ничего не видеть.

P. S. Остаётся открытым вопрос, почему Олег Долин, поставив спектакль про Катю и, по сути, изменив чеховский «угол обзора», оставил на афише чеховское название — «Ионыч». Возможно, вывеска «Катя Туркина» не показалась ему столь привлекательной.

Фото: Валерий Мясников
Авторы
Алексей Шабанов
Театры
Театр им. Евгения Вахтангова
Москва