Благими намерениями…
3 октября в московском театре «Новая Опера» открыли юбилейный 35-й сезон, посвятив своему создателю, «неистовому маэстро» Евгению Колобову, премьеру semi-stage версии одной из наиболее значительных ранних опер Верди — «Набукко» (1842).
Евгений Колобов (1946–2003) для российского музыкального мира — имя легендарное. Романтик, перфекционист, бунтарь и волюнтарист — в отношении с партитурами и не только, — он заставил говорить о себе после московских гастролей Свердловской оперы (ныне — Урал Опера Балет) в сентябре 1979 года. Показывали «Силу судьбы» Верди — абсолютный для тех советских лет раритет, что в исторической перспективе удивительно: композитору эту оперу заказала Дирекция Императорских театров специально для Санкт-Петербурга. С момента московского музыкального триумфа имя Евгения Колобова ассоциировалось прежде всего с операми итальянских и русских композиторов: партитуры «Пирата» Беллини и «Бориса Годунова» Мусоргского (спектакли 1989 и 1991 годов в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко — возможно, его наивысшие достижения в оперном театре вообще) мятежный идеалист от неземного мира музыки «прозвучивал» удивительным по красоте и пластичности оркестровым звуком, без русского акцента у Беллини, без итальянского — у Мусоргского и без оглядок на устоявшиеся исполнительские традиции. Невозможно, единожды услышав колобовскую трактовку (пусть той же «Силы судьбы»), спутать её с чьей-либо ещё — и мы говорим не о каких-то дежурных исполнениях, а о вполне конкретных записях дирижёров Франческо Молинари-Праделли, Риккардо Мути или Джеймса Ливайна.
Предлагаемому посвящению в основанном им же самим театре маэстро Колобов, думается, оскорбился бы. Благое намерение — коллега, друг, соученик по классу дирижирования Марка Павермана в Уральской консерватории Александру Самоилэ решил исполнить «Набукко». Этой оперой по случайному стечению обстоятельств он дирижировал в день смерти Евгения Колобова, и только Верди, по уверению музыканта, помог справиться с потрясшей его новостью. Положим, на вопрос, как Колобов позволил бы себе смонтировать партитуру, не смогли бы ответить ни маэстро Самоилэ, ни кто-либо ещё, поэтому исполнить оперу без купюр — ход понятный и разумный. Намного хуже — отсутствие дирижёрской воли, того, без чего невозможно представить ни одного колобовского выступления. И все ноты на месте, оркестр «Новой Оперы» играет технично, да только музыкальные фразы робки и расплывчаты. И это в опере, в которой Верди сформировал тот новый оперный темперамент, ту новую оперную страсть, на которых до начала 1910-х зиждился итальянский музыкальный театр. В опере, предвосхищающей Революцию 1848 года и помнящей «битву за “Эрнани„» Гюго (1830).
Пафос вердиевской партитуры «прибрали» (и тоже зря — истинный музыкальный пафос Колобову был не чужд), видимо, во имя сценического решения: Виктория Агаркова решила доступными средствами (белые и чёрные рубашки, красные и жёлтые ленты, полотнища и платки, деревянные кубы и такие же палки для ЛФК) напомнить зрителям о существовании театра Ахима Фрайера, чья «Волшебная флейта» когда-то шла в «Новой Опере», но ни в зрелищности (скипетр Набукко — барабанная палочка), ни в проработке отдельных сцен (аплодисменты дефилирующим артистам заглушали увертюру, хор с подозрительным постоянством не успевал уйти за кулисы после своих номеров) догнать неповторимого и ныне здравствующего 91-летнего протеже Брехта не получилось.
К сожалению, и с солистами в тот вечер не всё было гладко: хороший бас Евгений Ставинский был не в голосе, из-за чего ключевая партия иудейского первосвященника Захарии прозвучала блёкло, сопрано Ирина Морева — рабыня Набукко и предположительно его старшая внебрачная дочь Абигайль1 — не справлялась ни с точностью выпевания колоратурных пассажей, ни с адекватным озвучиванием верхних нот: оглушающее детонирование в третьей октаве стилю бельканто противопоказано. Академически строго и солидно звучала Агунда Кулаева — Фенена, дочь Набукко, но её партия в опере второстепенна. Счастливым исключением стала работа Василия Ладюка в заглавной партии — и сравнения коллег с выдающимся баритоном Юрием Мазурком не выглядят преувеличением: несмотря на формальное несоответствие голоса партии (Набукко — партия для абсолютного драматического баритона, Ладюк же — лирико-драматический), cолидная вокальная техника позволила певцу сконцентрироваться именно на роли, в безумных сценах которой нет-нет да и проскальзывали будущие великие вердиевские герои — Макбет (высоко взошедший и низко павший властитель) и Риголетто (несчастный отец). С подсказкой дирижера/режиссёра или без — это и стало самым интересным в концертном вечере 3 октября.
1 По партитуре: Abigaille, schiava creduta primogenita di Nabucco (ит.)
